Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.

Бласко Висенте Ибаньес

– О да, она так добра,- подхватил каноник,- что, без сомнения, простит своего кузена.

– Мне кажется, Росарио уже простила меня,- заявил Рей.

– Конечно, сердце ангела не может долго таить обиду,- сладким голосом продолжал Иносенсио.- Я имею некоторое влияние на девушку и попытаюсь рассеять в ее благородной душе всякое предубеждение против вас. Стоит мне сказать два слова…

Пене почувствовал, как его снова заволакивает черная туча, и заносчиво проговорил:

– Может быть, в этом нет никакой необходимости.

– Нет, нет, не сейчас,- продолжал священник,- сейчас она занята болтовней с Хасинтито… Бесенята! Когда они заговорятся, им лучше не мешать.

Вскоре к компании присоединились судья, жена алькальда и настоятель собора. Они поздоровались с инженером,

всем своим видом показывая, что с нетерпением ждали знакомства с ним. Судья принадлежал к числу расторопных молодых людей, рождающихся каждый день в различных питомниках для разведения знаменитостей и стремящихся, едва вылупившись из яйца, занять лучшие административные и политические должности. У него было слишком большое самомнение, и всякий раз, когда речь шла о нем или о его судейской тоге, которую он так рано надел, он, казалось, выражал недовольство тем, что сразу же не был назначен председателем Верховного суда. И этим неопытным рукам, этой пустой голове, этому смешному самовлюбленному человеку государство доверило столь тонкое и трудное дело, как правосудие! У него были манеры настоящего придворного, и он тщательно заботился о своей персоне. Он обладал дурной привычкой поминутно снимать п надевать золотые очки и в разговоре постоянно выражал желание быть переведенным в Мадрид, где он мог бы оказать бесценные услуги министру юстиции.

Жена алькальда, женщина добродушная, страдала только одной слабостью: она любила поговорить о своих связях в столице. Она не переставая расспрашивала Пене Рея о модах, упоминая при этом различные салоны, где во время последнего путешествия, в годы африканской войны, заказывала себе мантилью или юбку; перечисляла имена герцогинь и маркиз и говорила о них с такой фамильярностью, словно это были ее близкие подруги. Она заметила также, что графиня М. (известная своими балами) ее подруга и что, когда в шестидесятом году она заехала к графине, та пригласила ее в свою ложу в Королевском театре, где ей довелось увидеть Мулей-Аббаса в мавританском костюме в сопровождении всей его мавританской свиты. Жена алькальда болтала, как говорится, без умолку и не без остроумия.

Сеньор настоятель – толстый полнокровный человек, весьма преклонного возраста, с багровым лицом – был склонен к апоплексии. Его так распирало, что, казалось, вот-вот он вылезет из собственной кожи. Прежде он был монахом и поэтому теперь разговаривал только на религиозные темы. С самого начала он крайне пренебрежительно отнесся к молодому человеку. Пепе все больше и больше убеждался в том, что не сможет приспособиться к этому обществу, которое в высшей степени претило ему. У него был неподатливый резкий характер. Он не умел Хитрить и лукавить, не хотел ни к кому подлаживаться и не любил притворяться и говорить любезности, когда его взгляды расходились со взглядами собеседника. Поэтому весь этот скучный вечер он пребывал в меланхолии и терпеливо сносил потоки красноречия жены алькальда, у которой, как у богини молвы, было сто языков, способных утомлять человеческий слух. Но едва эта дама на короткое время давала отдых слушателям, а Пепе устремлялся к сестре, сеньор исповедник присасывался к нему, словно улитка к скале, и, увлекая в сторону с таинственным видом, предлагал совершить прогулку в Мундогранде вместе с сеньором Каетано или отправиться поудить рыбу в светлых водах Наары.

Но вот вечеру пришел конец, ибо всему в этом мире приходит конец. Сеньор настоятель удалился, и дом сразу словно опустел. Вскоре и от жены алькальда осталось одно эхо, похожее на гул в ушах после только что прошедшей грозы. Затем судья освободил хозяев от своего присутствия, и, наконец, дон Иносенсио сделал своему племяннику знак, что пора собираться.

– Идем, мой мальчик, идем, уже поздно,- улыбаясь, сказал священник.- Ты, должно быть, совсем заговорил бедную Росарио! Не правда ли, девочка? Ну-ка, дружок, живо домой!

– Уже пора спать,- сказала донья Перфекта.

– Пора приниматься за дело,- возразил юный адвокат.

– Сколько я ни твержу ему, что все дела нужно кончать днем,- вмешался дон Иносенсио,- он все не слушает.

– Но у меня еще столько дел… столько дел!..

– Ты скажи лучше,

что эта проклятущая работа, за которую ты взялся… Он не любит об этом говорить, сеньор дон Хосе, но вы должны знать, что он пишет трактат «Влияние женщины на христианское общество», да еще «Взгляды на католическое движение в…?», не помню где. Что ты понимаешь во «взглядах» и «влияниях»?.. За что только не берутся современные юноши. Ах, что за дети! Ну-ка домой, домой. Спокойной ночи, сеньора донья Перфекта… спокойной ночи, сеньор дон Хосе… Росарито…

– Я подожду сеньора дона Каетано,- сказал Хасинтито,- мне нужно взять у него книгу Огюста Николя.

– Скажите пожалуйста… Постоянно с грудой книг… Иногда ты входишь в дом нагруженный, как вол. Ну хорошо, подождем.

– Сеньор дон Хасинто,- заметил Пепе,- относится к делу серьезно. Он основательно подбирает материал, чтобы произведения его стали сокровищницей эрудиции.

– Но мальчик повредится в рассудке, сеньор дон Иносен-сио,- вмешалась донья Перфекта.- Ради бога, будьте осторожны. Я бы ограничила его в чтении.

– Раз уж мы ждем,- сказал юный доктор не без самодовольства,- я захвачу третий том Concilios [118] . Как вы полагаете, дядя?

– О да, всегда держи его под рукой. Это тебе очень поможет.

К счастью, скоро явился дон Каетано (он обычно проводил

вечера в доме дона Лоренса Руиса), и, получив книги, дядя и племянник ушли.

По грустному выражению лица Росарио Рей понял, что она очень хочет поговорить с ним, и, пока донья Перфекта разговаривала с доном Каетано о домашних делах, Пене подошел к сестре.

118

Акты церковных соборов (лат.).

– Ты обидел маму,- сказала ему Росарио.

Лицо ее выражало испуг.

– Да,- согласился он,- я обидел и твою маму и тебя…

– Нет, меня ты не обидел. Я и сама думала, что младенцу Иисусу не нужно носить панталоны.

– Надеюсь, что вы с мамой простите меня. Твоя мама только что была так добра ко мне.

Неожиданно послышался голос доньи Перфекты, прозвучавший так резко, что Пепе вздрогнул, как от сигнала тревоги. Голос повелительно произнес:

– Росарио, иди спать!

Смущенная и печальная, Росарио прошлась по комнате, будто что-то разыскивая, и, проходя мимо брата, осторожно шепнула ему:

– Мама сердится.

– Но…

– Она сердится… Будь осторожен.

Росарио ушла. За ней последовала донья Перфекта, которую поджидал Ликурго. Некоторое время слышались переплетающиеся в дружеской беседе голоса хозяйки и крестьянина. Пепе остался наедине с доном Каетано. Взяв свечу, Каетано сказал:

– Спокойной ночи, Пепе. Не думайте, что я иду спать, я иду работать… Но что с вами? Почему вы так задумчивы?.. Да, да, иду работать. Сейчас я просматриваю материалы для составления отчета о знатных родах Орбахосы… Мне довелось найти ценнейшие документы и сведения. Все совершенно ясно. Во все эпохи нашей истории орбахосцы отличались рыцарским благородством, доблестью, умом. Об этом говорят завоевания Мексики, войны императора, борьба Филиппа с еретиками… Но что с вами? Вы нездоровы? Так вот, выдающиеся теологи, доблестные воины, завоеватели, святые, епископы, поэты, политические деятели и прочие знаменитости расцвели на этой скудной земле, где произрастает чеснок… Во всем христианском мире нет более прославленного города, чем наш. Слава о его заслугах заполняет страницы нашей истории и даже проникает за пределы страны. А… понимаю, что с вами: вас просто одолевает сон, спокойной ночи… Да, да, ни на какие сокровища мира я не променял бы честь быть сыном этой благородной земли. Августейшая – назвали Орбахосу предки, наиавгустей-шая – называю я ее ныне, ибо сейчас, как и прежде, здесь царит рыцарский дух, великодушие, благородство… Ну, спокойной ночи, дорогой Пене… мне все же кажется, вам что-то не по себе. Уж не повредил ли вам ужин?.. Прав Алонсо Гонсалес де Бустаманте, говоря в своих «Приятных чтениях», что достаточно одних жителей Орбахосы, чтобы придать величие и славу целому королевству. Не так ли?