Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.
Шрифт:
– Я поднимусь к ней…
– Нет, пет, что ты.
– Как видно, в этом доме нет недостатка в этикете!
– Ты издеваешься над нами? Делай то, что я говорю.
– Но я хочу видеть ее.
– Нет, нет, нельзя. Как плохо ты знаешь Росарио!
– Мне казалось, что я отлично знаю ее… Хорошо, я останусь… Но это одиночество ужасно.
– Тебя ждет писец.
– Будь он трижды неладен!
– И, кажется, пришел сеньор судья… Превосходный человек.
– Висельник!
– Ну что ты. дела о собственности, особенно, когда это собственность твоя, всегда увлекательны. А вот и еще кто-то пришел… Кажется, агротехник. Теперь тебе будет весело1
– Как в аду.
– Ну-ка,
– Я утоплюсь. .
– Какой ты черствый! А они так любят тебя!.. А вот и аль-гвасил. Его только и не хватало. Должно быть, он вызывает тебя в суд.
– Оп хочет распять меня.
Все упомянутые лпца один за другим входили в комнату.
– Прощай, Пепе, желаю тебе развлечься,- сказала донья Перфекта.
– Провалиться мне сквозь землю! – в отчаянии воскликнул молодой человек.
– Сеньор дон Хосе…
– Дорогой мой сеньор дон Хосе…
– Душа моя сеньор дон Хосе…
– Мой достопочтенный друг сеньор дон Хосе…
Услышав эти медоточивые речи, Пепе только глубоко вздохнул и отдал себя на растерзание палачам, потрясавшим страшными листами гербовой бумаги; сам же он с христианским смирением, воздев очи к небу, мысленно взывал:
– Отец мой, почему ты меня покинул?
ГЛАВА XII
ЗДЕСЬ БЫЛА ТРОЯ
Любовь, дружеское участие, теплое сочувствие, возможность поделиться с близким человеком своими мыслями и чувствами – вот что было сейчас необходимо Пене Рею. Однако он был лишен всего этого. На душе у него становилось все мрачнее и мрачнее, оп стал угрюмым и раздражительным. На следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Пепе особенно сильно страдал: он не мог перенести слишком долгое и таинственное заточение сестры, которое объяснялось, по-видимому, сначала легким недомоганием, а потом капризом и какой-то непонятной нервозностью.
Поведение Росарио, в корне противоречащее тому представлению, какое сложилось о ней у Пепе, очень удивляло его. Он ге видел ее уже четыре дня, и, разумеется, не по своей вине. Положение становилось непонятным и глупым. Необходимо было срочно принимать какие-то меры.
– Сегодня я тоже не увижу сестру? – с явным неудовольствием спросил Пепе донью Перфекту, когда они пообедали.
– Да… Один бог знает, как я сожалею об этом. Я долго убеждала ее сегодня. Может быть, к вечеру…
Подозрение, что его возлюбленная не по доброй воле томится в заточении, что она всего лишь беззащитная жертва, заставляло его сдерживать свои порывы и ждать. Не будь этого подозрения, он давно бы покинул Орбахосу. Пепе не сомневался в любви Росарио, но думал, что какая-то неведомая сила старается разлучить их. Он считал своим долгом выяснить, кто же виновник злостного насилия, и попытаться противостоять ему, насколько это было в человеческих силах.
– Надеюсь, упрямство Росарио долго не продлится,- сказал Пепе, скрывая свои истинные чувства.
В тот же день Пепе получил письмо от отца. Отец жаловался на отсутствие писем из Орбахосы. Это обстоятельство еще больше расстроило и обеспокоило молодого человека. Побродив в одиночестве по саду, Пепе отправился в казино. Он ринулся туда, как бросается в море человек, доведенный до отчаяния.
В главных залах несколько групп посетителей болтали и спорили. В одной обсуждали сложные вопросы, связанные с боем быков, в другой спорили, какая порода волов лучше из тех, что водятся в Орбахосе и в Вильяорренде. Пресытившись до отвращения подобной
он, сам не зная как, очутился у игорного стола. Около двух часов пробыл он в когтях страшного желтого дьявола, чьи глаза, горящие золотым блеском, манят и околдовывают. Однако даже азарт игры не заглушил печаль в его душе, и то же тоскливое чувство, которое сначала толкнуло Рея к зеленому столу, заставило его вскоре уйти. Спасаясь от шума, он прошел в зал, предназначенный для балов. К счастью, здесь никого не оказалось, он присел у окна и стал равнодушно смотреть на улицу.
Черная облупленная стена мрачного собора бросала тень на узкую улицу, в которой было больше углов и закоулков, чем домов. Всюду царило гробовое молчание: не слышно было ни звука шагов, ни голоса, ни смеха. Вдруг какой-то шум донесся до его слуха. Сначала женский шепот, потом шорох раздвигаемых штор, голоса и, наконец, тихое пение и лай собачонки. Все эти признаки жизни казались столь необыкновенными на этой улице, что Пене насторожился и, прислушавшись, заметил, что звуки исходят от большого балкона, как раз против того окна, где он сидел. Он все еще наблюдал за балконом, когда неожиданно появился один из посетителей казино и весело крикнул:
– Ах, сеньор дон Пене… ну и плут! Вы забрались сюда, чтобы полюбезничать с девушками?
Голос, произнесший эти слова, принадлежал дону Хуану Та-фетану, приветливейшему молодому человеку, одному из тех немногих посетителей казино, кто выказывал Рею свое расположение и искреннее восхищение. Его румяное личико, огромные усищи, выкрашенные в черный цвет, живые глазки, маленький рост, аккуратно зализанные волосы, скрадывающие лысину, делали его мало похожим на Антиноя. Тем не менее это был милый и остроумный человек, обладавший счастливым даром смешно рассказывать всякие истории. Он много смеялся, и при этом лицо его, от лба до подбородка, покрывалось забавными морщинками. Но, несмотря на этот дар и на успех, которым пользовались его пикантные шутки, он никогда не злословил. Все очень любили его, и Пене Рей провел немало приятных минут в его обществе. Бедный Тафетан, в прошлом чиновник гражданского управления в главном городе провинции, скромно жил теперь на жалованье, получаемое в управлении благотворительных обществ, изредка пополняя свои доходы игрой на кларнете в процессиях, на церковных торжествах и в театре, когда какая-нибудь труппа отчаявшихся комедиантов являлась в Орбахосу с коварным намерением дать несколько представлений.
Наиболее характерной особенностью дона Тафетана было его пристрастие к хорошеньким девушкам. В те времена, когда он еще не прятал лысины под шестью напомаженными волосками, не красил усов и был статным молодым человеком, еще не согнувшимся под тяжестью лет,- это был отчаянный донжуан. Можно было умереть от смеха, слушая, как он рассказывает о своих былых победах: разные бывают донжуаны, но он был одним из самых оригинальных.
– С какими девушками? Я не вижу здесь никаких девушек,- удивился Пене Рей.
– Не прикидывайтесь отшельником!
Одно из оконных жалюзи приоткрылось, мелькнуло очаровательное молодое сияющее личико и тут же исчезло, точно огонек, задутый ветром.
– А, вижу, вижу.
– Так вы не знаете их?
– Нет, клянусь вам.
– В таком случае вы много потеряли… Это сестры Троя. Три очаровательнейших создания, дочери полковника штаба крепости, убитого на одной из улиц Мадрида в пятьдесят четвертом году.
Жалюзи снова приоткрылось. На сей раз показалось два личика.