Три чайные розы
Шрифт:
Маша переживала, глядя на Татьяну. Желая отвлечь сестру, она купила ей путевку на теплоход. «Десятидневное путешествие по Волге, пейзажи, усиленное питание – вот что поможет тебе отвлечься!»
Она вручила Татьяне путевку и буквально поставила перед фактом:
– Таня, ты завтра отплываешь!
– Зачем это, Маруся? – испугалась она.
– Без разговоров! – отрезала Маша. – Белый теплоход! Волга – великая река! Отдельная каюта! Будешь лечить хандру водой. Говорят, она исключительно благоприятна для психических. Собирайся!
…Навигация заканчивалась, и этот октябрьский рейс был последним.
В воде, несомненно, было что-то успокаивающее… Татьяне нравилось стоять на палубе, разглядывая пенные барашки волн. Правда, ее покой несколько нарушал изрядно пожилой джентльмен, путешествующий в каюте напротив. Он неизменно пристраивался на палубе рядом с Татьяной, и в конце концов его приглашающее к диалогу сопение так утомило женщину, что она переместилась на безлюдную нижнюю палубу, где было холодно и дул ветер. Кстати, глядя на своего незадачливого кавалера, Татьяна не без грусти подумала: неужели отныне ее женский удел – вот такие пожилые, потрепанные жизнью поклонники? Переходим на возрастные роли, матушка?! А впрочем, не все ли равно?
Проплывали деревни, города, утесы-великаны, церкви… Дни напролет Татьяна долго, до посинения стояла на палубе, глядя на бесконечные русские просторы, которые могли поглотить любое горе. В этих волжских пейзажах Россия предстала перед ней необыкновенно красивой, но и опасной, потому что в огромном ее пространстве растворялось все… В том числе любовь Татьяны.
В один из дней теплоход остановился возле живописного маленького городка. Туристы сошли на берег. Татьяна присоединилась к группе, которую повели на экскурсию в женский монастырь.
…Старинные монастырские своды, золотые купола, склон, откуда открывалась Волга во всем величии, и пронзительно-голубое небо…
Экскурсию проводила молодая послушница из монастыря, ее звали Татьяной. Татьяна залюбовалась тезкой – какие у нее красивые, плавные движения, певучий, окающий говор, чистое русское лицо, сколько достоинства и сдержанности в каждом жесте, как светятся глаза… Казалось, она уже знает то, что Татьяна так давно ищет и не может найти.
После экскурсии, отстав от группы, Татьяна зашла в церковь, помолилась, и ей вдруг стало хорошо и спокойно. Выйдя из храма, она долго стояла на высоком холме, глядя, как золото куполов отражается в реке. Зазвонили колокола, и в их пронзительном звоне было нечто такое, отчего Татьяна заплакала, а потом улыбнулась сквозь слезы. Она попыталась представить монастырские будни: ранние утренние службы, дни, заполненные обязанностями и молитвами, – и ей захотелось остаться здесь навсегда. Измениться. Стать другой….
Она смотрела, как уходит ее группа.
– Опоздаете! Теплоход уходит через десять минут! – раздался чей-то голос.
Она оглянулась и увидела своего престарелого поклонника.
– Да, – рассеянно ответила Татьяна, – уже иду.
«Не сейчас… Еще не время… Может быть, позже…»
Татьяна медленно пошла к пристани.
Она закрылась у себя в каюте и проплакала всю ночь. А утром встала тихая, умиротворенная и, как ей показалось, излечившаяся от любовных переживаний.
Татьяна вернулась в осенний
Сестра удивилась, переспросила:
– В Березовку?! Что мы там будем делать?
– Пить чай!
– Таня, но там сейчас холодно, дом нетопленый и столько теней, что в дождливый осенний вечер мы с тобой, пожалуй, умрем от тоски… Ммм… Ты точно хочешь в Березовку?
– Да! – уверила Татьяна. – Хочу серый, унылый вечер и облетевший сад, полный дорогих теней, хочу оказаться в нетопленом доме, чтобы озябнуть, промерзнуть и, может быть, почувствовать себя живой… Поехали?! Если ты откажешься, я поеду одна…
– Ни в коем случае! – испугалась Полина. – Едем вместе.
Татьяне показалось, что она не была здесь целую вечность. Хотя «вечность» измерялась всего лишь сентябрем – последний раз она приезжала в Березовку в начале осени. Тогда как раз расцвели махровые астры, которые своей печальной красотой, обещающей скорое увядание, довели ее до слез.
Теперь уже все отцвело, вокруг непривычно пустынно, только ветер гуляет по саду, подгоняя свинцовые тучи. Холод осеннего вечера пробирает до самых костей, и в воздухе чувствуется скорая зима.
Сестры отогревались чаем и разговорами. Им о многом нужно было рассказать друг другу, еще о большем – помолчать, обнявшись, укрывшись старым бабушкиным пледом. Когда стемнело, сестры вышли на крыльцо и долго, запрокинув головы, смотрели в небо, полное звезд. У Татьяны было такое чувство, как в детстве, когда они зимой катались с горы в Березовке: восторг и радость полета, сердце колотится, что-то теснит грудь, и хочется то ли смеяться, то ли плакать. Она собиралась рассказать Полине про тот день на Волге, про золото куполов, отражающихся в воде, колокольный звон, который плыл над рекой, но понимала, что не найдет слов, чтобы объяснить самое важное. И тогда Татьяна просто сказала сестре, что теперь благодарна за все, что случилось и не случилось в ее жизни. Это и было главным.
Полина улыбнулась:
– Так уж за все?
– Да, – кивнула Татьяна. – Знаешь, мне кажется, что стать счастливым очень просто. Нужно всего лишь быть благодарным. Когда я этого не понимала, я чувствовала себя несчастной. Мне хотелось большего, лучшего, и я была несчастна. А теперь все словно встало на свои места. Я благодарна за Сергея – пусть это счастье оказалось недолгим, но оно случилось! А ведь мы могли вообще никогда не встретиться, тысячи людей живут обделенными, так никогда и не узнав любви. У тысяч женщин нет того, с кем можно поделиться бедой и радостью, – сестры, подруги, а у меня есть ты и Маша! Настоящее счастье!
Полина потрясенно смотрела на сестру.
Татьяна с жаром продолжила:
– Конечно, мне бы хотелось продлить отношения с Сергеем, эгоистически – для себя, но если не дали… Я буду благодарной за то, что случилось. И даже то, что я могу, когда мне плохо, поехать в Березовку и посидеть в саду, – счастье. Мне есть куда ехать и в чем черпать силы!
– Молодец! – улыбнулась Полина. – Нет, правда, молодец. Но я так не могу… Хотя, надеюсь, когда-нибудь тоже дорасту до понимания этих простых, очевидных вещей.