Три года счастья
Шрифт:
Она черная кошка, которая свободна и готова на все, чтобы этой свободы ее никто не лишил. Она черная кошка, которую даже и не стоит пытаться приручить, ведь она придет сама, если будет нужно и будет виться у твоих ног, как только ей это будет выгодно.
Она нужна ему и все.
Спасать ее будет только он.
Только он и ни один другой.
Он ведь видит, как она смотрит на ее, видит пламя.
Она видит, как тот смотрит на нее, и этот взгляд убивает ее. Убивает, словно одним взглядом Элайджа говорит : « Моя.»
Сейчас она и вправду только его.
Их не нужно спасать от этой любви.
— Все в порядке, дорогой?
–
— Я смотрел на тебя, - признается тот.
— Ты так смотришь, что, мне, конечно, нравится твой взгляд, но я не нахожу себе места. Что-то не так? – говорит подходя к нему ближе.
— Мужчины так смотрят на особенную женщину в своей жизни, - его руки обвивают ее талию и она подчиняется, подается вперед.
— На Татию ты тоже так смотрел?
– усмехается та.
— Возможно, ведь Никлаус на нее смотрел тоже по-особенному, взглядом, который заслуживает любимая женщина, - на выдохе говорит тот. — Желаешь поговорить о ней? Чем она была лучше или хуже тебя? У нее ведь был ребенок, как и у тебя. Она выбрала меня, отдала мне свое сердце, а моя мать принесла ее в жертву.
— Я могла бы мучить тебя разговорами о ней, но мне наплевать. Я догадаюсь и сама, - смотрит в глаза. — Ее желали мужчины, женщины завидовали ее счастью и красоте. Она играла, пока любовь не сжала ее сердце в тиски и не убила. Мне кажется, что ее любовь ее убила.
— Да, - кратко говорит тот. — Думаю, что завтраком лучше заняться мне, Катерина.
— Уважаю мужчин, которые умеют готовить, - улыбается, прикасается губами к его губам, дарит поцелуй, прежде, чем Элайджа отпускает ее, закатывает рукава своей рубашки и занимает место у плиты, а та садиться за стол.
— Элайджа Майклсон ты толкаешь меня на безумства и сводишь с ума, потому что я бы имела тебя прямо на этом столе, - произносит накручивая локон волос на тонкий пальчик, прикусывает губу.
— Я бы впервые в жизни просил пощады, - на губах проскальзывает ухмылка. — Этот стол не выдержал бы.
—Желаешь проверить? Только мне будет жаль вазу для печенья, которая между прочим девятнадцатого столетия, как я заметила. Есть еще много идеальных мест для этого, - продолжает она. — Но сейчас кроме тебя я желаю завтрак и кофе.
— Ты наблюдательна, Катерина. Сейчас завтрак, - поддерживает Элайджа оборачивая голову на кофе машину, которая, как и терпкий запах опутывающей комнату, оповещает о том, что кофе готов и Пирс спешит встать с места и поставить чашки с напитком на стол.
Всё идеально.
Кетрин без макияжа выглядит более естественной и обольстительно улыбается ему и тихо ненавидит себя за это. Ненавидит себя за то, что сдалась любви. Она всё отдаст, чтобы быть такой же счастливой, какой кажется сейчас, когда Элайджа ставит перед ней тарелку с омлетом и целует в висок.
Теперь она ненавидит свою жизнь, но всё ещё играет, всё ещё стучит острыми шпильками по паркету, всё ещё посылает к чертям его семью и всех, кто желает ей смерти. Она же сучка Кетрин Пирс, которая всегда выживает и предает. Все видят ее красивую, с огнем в глазах и усмешкой на лице, готовую разорвать любого, кто встанет на ее пути. Кетрин уже давно не чувствует себя лучше их всех, даже завидует сама — у кого любовь, настоящая, не на показ, не прописанная в сценарии жизни, кому не нужно спать с кем-то ради достижения цели или использовать. Кетрин завидует
Она и безуспешно пытается забыть свою боль, прошлое, но не выходит. Она не забудет, но сможет начать заново вместе с ним.
Всё идеально.
Элайджи плевать, что нужно сделать, чтобы убить Кетрин Пирс, и он проиграл, но все же убил. Убил потому что видит это по ее спокойному, умиротворенному, томному взгляду.
Кетрин не помнит, когда последний раз разговаривала с кем-то - по-настоящему, а не на публику, не говорила то, что должны были слышать. Она доверяла Изобель, которая знала ее секреты. Она хочет помнить, только Изобель мертва. Она хотела сыграть с Элайджей, но проиграла и открылась ему. Зачем? С ней всё в порядке, даже замечательно — она пускает шуточки и знает, что жизнь удалась. Она сдалась и он знает это, потому что видел слезы на ее глазах. Она настоящая и главное верит в будущее с ним, как и он. Он возненавидит себя, если она не будет рядом, а у нее утром голова не трещит, потому что не нужно придумывать план и бежать, позволяет жить и радоваться жизни.
Она любит вопреки здравому смыслу.
У нее нет другого воздуха, кроме Элайджи, другого смысла.
У нет другого спасения, кроме Элайджи Майклсона.
Теперь каждую ночь меняет виски, на него.
Всё идеально.
У нее губы солёные, потому что недавно она пила свежую кровь, когда утром тот целует её под лучами солнца, садится напротив ее.
Это, кажется, сумасшествием, но способность анализировать отказывает в голове Кетрин
Пирс. Она больше не бежит, не уходит. Она сжимает его ладонь, точно зная, что они чувствуют одно и тоже.
Чувствуют и их сердца стучат быстрее, взгляды прожигают.
Никто не бесстрашен. Ей больше не нужно боятся.
Те, кто не могли и не должны были любить, все же полюбили.
*** Мистик Фоллс. 2013 год. Поместья Сальваторе. ***
Во что теперь превратилась его настоящая любовь?
В пародию Кетрин Пирс?
В ту, которую ничего не чувствует?
Стефан Сальваторе запутался, только знает, что все еще любит и должен спасти ее. Он должен впихнуть в ее глотку лекарство.
Он стоит перед ней, пытается ухмыльнуться, облокачивается о перила постели и смотрит на то, как Елена медленно снимает с себя форму черлидерши и остается в черном бюстгальтере. Правда, Елена снимает одежду медленно, смотрит в зеркало.
— Знаешь, тот же самый трюк использовала Кетрин.
— Не сравнивай меня с Кетрин. Она была в бегах так долго, что боялась собственной тени. Я ничего не боюсь.
— Я отключила все чувства. Все. Включая чувства к тебе. Не пойми меня неправильно. Я вижу, что ты стоишь передо мной, и ты отлично выглядишь. Я помню наш секс. И это был отличный секс. Я просто больше ничего не чувствую.