Три года счастья
Шрифт:
Все же он решил нарушить свое молчание, садится рядом и смотрит в глаза. Лучше уж сказать глядя в глаза, чем пережить очередную ложь. Да и что тогда останется от его благородства.
— Понимаешь, Катерина, нам нужно расстаться, на время…
Эти слова убивают ее и он видит как ненависть затягивает ее зрачки. Не милая и покладистая кошка, что была прежде и вилась у его ног в этом придуманном Раю, только вот могла возражать, потому что это часть ее души связана с его душой.
Лучше не будет, как и худшее.
Уже ведь давно нет моды на любовь, только похоть и
— Ты бредешь, Элайджа… Я тебе не верю…
Она тянет к нему свои руки, желает ухватиться за лицо, но Майклсон останавливает ее, сдерживает ее ладони своими.
— Это временная необходимость, Катерина…
— Чтобы ты мог быть с ней…
— Если за это время ты встретишь достойного мужчину, то я порадуюсь за твое счастье.
— Да, что ты такое говоришь?
— Мне пока, Катерина…
— Стой! Ты бросить меня решил?
Ухватилась за его шею, желала повалить на постель и возможно даже задушить, на глазах кривая ухмылка. Но Элайджа сильнее и сдерживает ее за запястья, подминает под себя, оказывает сверху.
— Я убью тебя и ее! Убью! Слышишь? Отпусти! Отпусти!
Она все еще пытается бороться, вырваться или сбросить его с себя, но Элайджа кричит. Впервые, что ее гнев сменяется страхом и слезами.
— Тихо! Тихо я сказал!
Найти в себе силы и посмотреть ему в глазах, коснуться губ и попытаться остановить.
— Я тебя люблю… Очень сильно…
— Прощай…
Не слушает, решил и уходит, закрывая за собой дверь.
Не видит, то как она бьет кулаками о постель, издает крик подобный стону раненного зверя, громит постель сбрасывая все постельное белье на пол.
Плохо.
— Не уходи!
Два.
Элайджа все еще пытается бороться, вытащить из своей спины кол с отравленными шипами.
Пустая все подготовила для ритуала. Она готова жить.
— Такая воля к жизни, разве не легче сдаться и часть тебя должна жаждать : покоя, тишины, вечного забвения.
— Подойти поближе и мы обретем его вместе.
— У тебя будет компания, когда умрешь ты, то умрет и твоя родословная. Эта великая жертва позволит мне обрести плоть. Теперь мне нужно последние останки для ритуала, которые благополучно собрала твоя семья. Она скора придет сюда.
— Ты не можешь пытать мою семью и выжить при этом.
— Я пережила множество вещей пострашнее твоей семьи. Пусть они приходят. Они попытаются спасти тебя от яда текущего в твоих венам и тем самым дадут то, что мне нужно и в награду за их усилие я позволю твоей семье увидеть, как ты умрешь.
Она сверкает голубыми глазами. Она причиняет боль, вгоняет кол глубже, что тот кричит об боли, видимо этот отчаянный крик слышала вся округа.
Но может это и вовсе не его крик, а крик бедной Джиа.
Джиа горит медленно, кричит и бьется в агонии, верещит, плачет от боли, воет и мечется, словно зажженный фитиль. Элайджа сделать ничего не может, его держат прутья и брат, а то совсем от горя свихнется, сорвется и полетит к чертям вниз, во тьму, за ней — за той, что уже мертва.
Катерина тоже мертва, но появляется в сантиметрах и молчит в упор живьем въедается коньячными глазами в ткани, жаждет,
— Катерина!…
Реальность. Сердце в груди бьет по рёбрам и словно Пустая играет на его нервах, а Катерина улыбается — и нет ни слёз на глазах, ни смеха, лишь отголоски прежнего лица.
— Осталось недолго…
— Даже, если завершишь это, моя семья погребет тебя.
— Они попробуют, но шансы на моей стороны. Мои силы уйдут в землю и я возрожусь еще сильнее.
— Ты тело, которое убьет мой брат…
— Думаешь, что твой брат отомстит за тебя? Сподвигнет преданность родной крови. Я была в разуме Клауса и видела, как дорожите друг другом. Как же смехотворна эта преданность родной крови. Сам видишь, к чему это привело тебя. Возможно, теперь ты понимаешь, что семья – это проклятие. Мы наследует грехи тех, кто пришел прежде нас и эти же грехи передаются после. Например, твоя племянница.
— Нет! Не за что!
— Почему? Потому что твоя семья защитит ее? Бедняга… Вы даже друг друга защитить не можете. Ваша племянница рожденная от моей кровной линии и может уничтожит меня, не могу допустить этого.
Погибает, а она проводит по его лицу костью. Она показывает то, что он вовсе не желал видеть.
Видит ее труп у его ног с петлей на шеи.
Ужас. Оцепенение. Коснуться ее холодной, бледной кожи дрожащими рука, отшатнуться, когда глаза Катерины сверкают голубым.
Обычно он скуп на слова и эмоции, но не сейчас. Сейчас слезы и он не простит себя. Ему не нужно готовиться к худшему, ведь худшее уже наступило.
Страх, холодный пот и ее голос.
— Ты убил её. Убил свою Катерину, предал, спал с Хейли, говорил ей что-то о любви. Предатель любви. Все, кого ты любишь, Элайджа, рано или поздно умирают, и это ты всему виной. Ты спусковой механизм. Винтик в этой системе. Черная метка, — говорят ее губы, а глаза горят ультрамарином. — И следующей жертвой будет Хейли…
Это ведь не Катерина, а Пустая, которая завладела ею.
В горле встает ком.
Сил нет даже чтобы шевельнуть рукой.
— Ты всего лишь галлюцинация. Пустота, запертая где-то, ищущая выхода.
— Нет. Я — это твой самый большой страх, — видение поднимается с пола, отбрасывает веревку с шеи и приближается вплотную, дышит на ухо, — Я лишь доказательство, что ты монстр. Убийца. Ты есть тьма. Темная сила, которая уничтожит все. Вся твоя семья. Сколько света и душ вы погубили? Меня ты тоже погубил.
Легче потерять сознание.
И каждый день, каждый сон – это борьба. Ему невыносимо трудно видеть оболочку, ощущать, но не иметь права прикоснуться, потому что дальше — тлен, потому что дальше — смерть. А чертова Пустота так сильно вжилась в образ Катерины, его, Элайджи, жгучей, страстной, свободной, что оторвать уже невозможно. Выцарапать тоже. Мужчина пробовал — тень только смеется, цокая каблуком.