Три года счастья

Kath1864

Может ему нужно ощутить легкое покалывание тепла на своей прохладной коже.

— Элайджа, послушаешь, какие пошлости я придумала сегодня? Может желаешь, чтобы я станцевала гоу-гоу для тебя? Помню было время, когда я танцевала гоу-гоу для буржуазии. Я же здесь, чтобы ублажать тебя…

Майклсон чуть щурится от лучей и делает несколько шагов в ее сторону, а Пирс садиться на постель и ухмыляется в своей привычной манере. Она разбила мягкую тишину раннего утра между ними, своим смехом. Ведь она в буквальном смысле разрушает его изнутри, пока Элайджа в дурманом потянутом сознании. Кетрин знает его тайны, видела скрытые воспоминания за белыми дверями и принимает

это как что-то само собой разумеющееся. Еще она смогла принять его темную сторону, ведь это и не так уж просто. Элайджа понимает, что Кетрин стала невольным свидетелем всего. Может нужно скрыть ото всех. Иначе что? Ее слезы и мольбы прекратить все это. Может Элайджа подавляет ее изнутри. Хотя она и так мертва, что ей нет места ни на Земле ни в Аду. Значит, она вынуждена быть здесь. Вынуждена сказать « прощай» все родное — кожаная куртка на ее плечах, черные обтягивающие брюки, туфли за которыми она ездила в саму Францию, платья известных брендов, украшений, любовников. Больше всего этого не будет.

Остались толь его руки на ее талии, будто скрывающие от всего мира. Вселенная чертовски неправильная в своих взглядах. Потому что три из них запутались в треугольнике больном, неестественном, а четвертый медленно сходит с ума, не зная, как выпустить клокочущий внутри гнев.

— Прекрати сейчас же, Катерина… Не желаю слышать подобное…

— Почему? Ты себя так ведешь себя и возвращаешься сюда только, чтобы утолить голод демона. Утолить голод похотью. Я права…

Права…

Кетрин знает, что сейчас лишь, что теперь все слишком запутанно, и им не по пути, с драмами в голове, себя сам Элайджа не спасет. Ну, а кто поможет? Остается лишь уповать вот на что — стерву Пирс.

Хоуп грозит опасность и я должен уничтожить Пустоту. Я должен сделать хоть что-то…

Даже, если нужно будет принести себя в жертву. Я должен принять смерть…

Элайджа пропитан весь — от головы и до пят — любовью и ненавистью к этой женщине.

Может лучше бы им вообще было не встречаться или чтобы река времени унесла ее далеко-далеко от него.

Я скорее поверю в то, что Хейли принесет тебе погибель, Элайджа… Ты вечный рыцарь в сияющих доспехах… Нужно же соответствовать Хейли… Теперь я понимаю, почему ты не можешь оставить ее. Твое якобы «благородство». Но меня ты ведь оставил, а ей еще далеко до меня… После всего этого времени я поняла, что ты перестал быть самим собой, после встречи с Хейли и всего случившегося… Знаешь, она сыграла куда более значимую роль, чем я отвела ей во всей этой истории. Я ведь подослала ее к Клаусу… Можешь ненавидеть меня, но тогда мысли были приблизительно такие: Сейшелы, Элайджа рядом, загорать и спокойная жизнь.

Ловит каждое слово ее пухлых губ, смотрит в глаза цвета виски и пьянеет и верит-верит-верит, что теперь — что это чувства на двоих все тоже и теперь навсегда, не иначе. Элайджи хочется верить, что все осталось как прежде, хочется надеяться, никто ведь не запрещает верить в вечность и любовь, что из них двоих хоть один сможет вытащить другого из омута и вновь дышать в унисон и что ее улыбки все-все настоящие, не вымученные, не фальшивые. Сейчас и улыбки — ведь самое честное, что было у них.

Я себя собой не чувствую. Мне кажется, что я продал свою душу, когда убил Марселя.

А я когда засунула свою голову в петлю. Может стоит начать с прошения Марселя? Себя ведь ты не простишь. Я знаю… Ты обещал собрать меня по кускам, но сперва тебе нужно собрать себя…

Элайджа улыбается устало. Не потому, что проблемы душат, накрывая с головой, не потому, что

смотреть на нее такую измученную и усталую попросту больно. Она окутала себя ложью, и ей видится путь только один: умереть, наверное, проще всего. Она умирала столько раз, что стать ничем, раствориться в темноте, выдумать сон, чтобы никого не было в этой темноте.

Застыла.

Следит взглядом за пальцами, которые сжали его ладонь и Элайджа не желает что-то менять. Это мерзко и неправильно, да. Но это его, выбор. Мир простит ему одну ошибку? А может она помогает ему держаться и он просто не желает ее отпускать?

Застыл.

Ее гнев охватывает каждую секунду, когда она смотрит на него — отпускать не хочет. Гнев этот тлеет подспудно в самом его сознании, наружу не вырывается, истребляя внутренности самостоятельно, без подсказок. Кетрин Пирс не верит в счастливые финалы, поэтому ей легче повеситься, провести холодным лезвием по запястью и перерезать вену. Отправиться туда, где хорошо и возможно, там ее ждет Надя и семья. Ей уже кажется: если бы действительно хотела умереть, застыть в вечности, то сделала бы это, не ожидая, пока ее спасут.

Вакуум.

Держаться.

Ему смешно и больно от одной мысли: Он ведь не знает, что заставляет его возвращаться к ней. Может это и вправду настоящие чувства? Может это и есть те самые настоящие чувства из-за которых он не отпускает ее. Может это его слепое желание и страсть? Что его останавливает? Чего он боялся? Он ведь скрывал свои отношения с ней, только все знали о его чувствах и желаниях и может проще было бы официально все признать. Кто им управляет и ставит то запятые, то точки. Катерина наверняка, была слишком зла на него. Будто мир умер, все обратилось в прах.

Постоянная борьба.

Может, было бы проще предать. Предательство всегда лучший выход: никаких сожалений и драмы.Предать нелегко, но Кетрин Пирс всегда предавала, но может она бескорыстно любит Элайджу Майклсона? Или играет с ним до конца?

А может игра ему по душе?

А потом — пустота гложущая, всеобъемлющая, затрагивающая самые темные уголки сожженного больной, черной любовью сердца.

Разделять удовольствия и реальность происходящего.

Разделять разум и сердце.

Кетрин устала верить в глупые сказки, потому что таким, как она не заслуживают счастливого финала. Сжимает сухие губы в тонкую линию и впервые позволяет тлеющему пламени завладеть ее разумом. Протягивая руку, обхватывает тонкие пальцы, стискивая почти до хруста. На лице не дергается ни одна морщинка.

Она кладет голову ему на колени. Опускает медленно, тяжело дыша, а в этот момент Элайджа убирает локон ее волос, а та, ладонями, касается его лица. Она смотрит ему в глаза, пытаясь отыскать в темных просторах знакомого, благородного, любимого Элайджу, но встречает лишь силу, справиться с которой не может. Видит зверя. Любила ведь его больше остальных мужчин, а может и любит.Он шепчет тихо-тихо, почти беззвучно, но она будто читает по губам:

— Может таким монстрам, лучший выход — смерть? Если я умру во имя семьи, то обрету покой здесь, с тобой… Так будет справедливо, Катерина…

Элайджа больше не боится умереть. Элайджа боится лишь быть чудовищем.

Какие гарантии? Сколько чувств она испытывает, когда он говорит о смерти. Она ненавидит и бьёт по лицу, что тот вздрагивает от неожиданности. Не каждый на Земле позволит себе так вести с ним, а она ударила. Ударила, потому что стало страшно, не по себе от его слов.

Элайджа поставил ее перед фактом, что сделает все во блага семьи и племянницы.