Три грустных тигра
Шрифт:
— Не знаю, с чего ты взял. Из моих слов это никак не следует. Что значит «поступают как полукровки»? Странная смесь бихейвиоризма с расовыми предрассудками.
— Ради бога, Сильвестре, мы же о литературе, а не о социологии. И потом, ты сам ляпнул: Хемингуэй был наоборотником, потому что он наполовину индеец.
— Я такого не говорил. Я даже не говорил, что Хемингуэй наполовину индеец, а говорил, что он в интервью признался, что у него есть индейская кровь. Как можно быть наполовину индейцем? Одна половина белая, бородатая и в очках, а вторая —
Я Перри Мейсон слабых и официантов, особенно слабых официантов. Куэ сделал жест отчаяния, вышло очень профессионально.
— И что мне теперь? Поплакать с тобой? Покончить с собой? Выпить яду?
— Нет, кронпринц Амлед, это вам не Деяния Датчан. Однако позволь тебе заметить, что понятие «наоборотник» взято из книги по социологии.
— Какая разница? Мы же о литературе говорим — что, нет?
Я хотел было согласиться с ним, сказать, что мне столько же дела до социологии, сколько Бустрофедону теперь — до понятия бытия, поделиться с ним мыслью, что, возможно, мы задним числом мстим индейцам за враждебность.
— Мы играем с литературой.
— И что в этом плохого?
— Только литература.
— Ну слава богу. А я уж испугался, ты скажешь — игра. Продолжим?
— Почему бы и нет? В продолжение могу сказать, что Мелвилл был безупречным наоборотником, так же как и Марк Твен, а вот ни Гек Финн, ни Том Сойер не были. Может, разве что отец Гека, но мы с ним слишком мало знакомы. А Джим, он, никуда не денешься, — раб. То есть антинаоборотник. Вот почему Гек и Том не наоборотники: в противном случае они просто взорвались бы при малейшем контакте с Джимом.
— Извените за небольшое вмишательство. (Включить мексиканский акцент.) Этот концепт не относится случаем к постэйнштейновской физике, братушка?
— Да, к Эдварду Вильгельму Теллеру. А что?
— Да ничего. Obrigado [176] . Продолжай разворачивать.
— Самый наоборотистый из всех американских наоборотников, не догадываешься, кто?
— Не осмеливаюсь, боюсь устроить взрыв.
— Эзра Паунд.
— Кто бы мог подумать.
Я посмотрел на него. Сложил ладони лодочкой, чашечкой, поднес ее, их ко рту, дунул и втянул воздух. Индейский ритуал.
176
Спасибо (португ.).
— Что случилось?
— Тебе не противно мое дыхание?
— Нет.
— У меня изо рта воняет?
Я дохнул ему в лицо, будто стоял у самого окна или брился совсем близко от зеркала, позабыв во сне очки.
— Да нет. Не чувствую. А что, я такое лицо сделал?
— Нет. Это я себя накрутил. Мне показалось, что
— От тебя пахнет ровно тем же, чем от меня, — едой, выпивкой, разговорами. Кроме того, в мою сторону ветра нет.
— Есть такие дыхалки — в любой позе учуешь. Даже в профиль.
Мы посмялись.
— Еще партейку?
— Это круче забирает, чем домино.
— Хоть в майке играть не обязательно. Как, наверное, твой отец делает.
— Он не играет в домино. Вообще ни во что не играет.
— Пуританин?
— Нет. Покойник.
Он заржал, потому что знал, что это шутка, как когда я клянусь папиным пеплом, из пепельницы, это моего-то папы, который не умер и не курит и не пьет и не играет. Аскет. Да нет, он сам из Орьенте. Аскет сидит передо мной. Аскетио Куэ.
— Ты майку носишь, Арсенио?
— Побойся Бога, нет, не ношу. А ты?
— Тоже не ношу. И трусы семейные не ношу.
— Чудно чудно чудно. Продолжим?
— Ваши бабки — наши песни.
— Что до Кеве-до? Также известного как Ка-вэ-дэ? А был ли дон Пако?
— Первый вопрос, как и множество других, уже решен Борхесом, который пишет, что Кеведо — не писатель, а литература. Он также — не человек, а человечество. История Испании своего времени. Он не наоборотник, иначе придется признать саму эту историю наоборотней.
— Значит, и Лопе с Сервантесом тоже не наоборотники.
— Лопе меньше, чем кто-либо. Счастливый гений, счастливец средь гениев, он являлся противоположностью Шекспиру.
— И Марло.
— Из которого все мы вышли.
— А ты — наоборотник?
— Это риторическая фигура.
— Кто? Марло или ты?
— Моя манера выражаться.
— Осторожнее. Манера выражаться есть также и способ письма. А то еще примешься выписывать риторические фигуры, рисовать всякие каракули et cetera.
— Так ты тоже считаешь, что риторика губит литературу? Это все равно что винить физику в падении тел.
Он сделал движение, будто перевернул страницу.
— А ты знаком с какими-нибудь наоборотниками? В смысле, лично.
— С тобой.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Я не я, и лошадь не моя.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ты действительно наоборотник.
— Ты тоже.
— Я серьезно говорю.
— Я тоже. У тебя даже есть то, что, по твоей теории, полагалось первым наоборотникам.
— Неужели?
Тщеславие есть суета. Она губит всех и первыми — заблудших. Ах, Соломон!
— Да. Ты же индеец. Или наполовину индеец. Или, извините, у тебя есть индейская кровь.
— И африканская, и китайская, и, кто знает, может, даже европейская.
Он рассмеялся. И, смеясь, покачал головой. Это не так-то просто.
— Да ты вылитый майя. Взгляни на себя в зеркало.
— Нет, тогда уж ацеткуэ или инкуэ.
Он не рассмеялся. Все к тому располагало, но он вдруг посерьезнел как черт знает что.