Три колымских рассказа
Шрифт:
— Что не пьешь?
— Не до конца он знает поговорку! Гость невольник слушать, да не невольник кушать. Знамена добывают в бою — не в застолье. Настоящие-то мастера!
— Ковши разбивать — вот на что вы мастера! — Сразу же поддержал Романа Уралец.
— Мы разобьем, мы отобьем, мы и починим! Правда, Николай?
Но Николай никого, кроме Любы, не замечал.
Роман резко встал и вышел. На минуту все замолчали.
— И зачем ты, Мишка, разговор этот завел? — с досадой сказал Винтик. — Не знаешь, о чем говорить?
Люба тоже вспылила.
— Как не стыдно? Я по-хорошему пришла. Зачем вы Романа завели?
В это время в комнату зашел баянист.
Гости стали отодвигать стол.
Бригадир пошел впляс, низко наклоняясь, касаясь ладонями голенищ, выставляя носки начищенных сапог.
И вдруг среди этого гама Николай различил гул бульдозера. Ближе… Ближе… Видимо, его услышал и Уралец. Он бросился в тамбур. А в комнате разорялся Мишаня:
— Баянист! Сыграй вальс! Артемьев хочет пригласить Любовь-Ванну…
Но вальс не состоялся. Музыку заглушил нарастающий шум мотора, сквозь который послышался вопль:
— Что делается?! Братцы!!!
Все выбежали на улицу. В белесом сумраке летней ночи через поляну на барак, поблескивая ножом, шел бульдозер. Да какой там к чертям бульдозер! Танк!
— Роман, сумасшедший! — крикнула Люба. И в голосе ее были не то испуг, не то восхищение.
Бульдозер стремительно приближался.
Саша Уралец бросился вперед и с неожиданной ловкостью взгромоздился на подножку машины. Поминая нелегким словом Романову матушку, он нажал на тормоз. Но было уже поздно. Нож врезался в стенку. Звон разбитого стекла… Треск бревен… Пыль от обрушившейся штукатурки…
Руки машиниста будто окаменели. Но когда Сергей и Саша разжали эти пудовые кулаки, он опять рванулся к рычагам:
— Всех сокрушу!..
— Придется связать! — Сергей крепко обхватил Романа.
Но Симонов весь вдруг обмяк, покорно дал связать себе руки и уложить на землю. Все суетились. Только Николай не принимал участия в общей суматохе. Он стоял в одной рубашке и, протягивая Любе свой пиджак, без конца повторял:
— Накиньте! Вы простудитесь…
Люба сердито отмахивалась.
Уралец возился с бульдозером, который застрял в проеме и рычал, словно не хотел сдавать завоеванных позиций. Протрезвевший Сергей вдруг сказал тихо:
— А что, ребята, так и с жизнью бывает… Вдруг пролом получается.
— Вот вам и бульдозер эс восемьдесят, — тянул Мишаня с явным разочарованием. Не мог уж насквозь стену пропороть!
— А тебе обязательно стихию подавай, — покачал головой Винтик. — Как на паводке, что ли?
Николай тоже подумал о наводке: к гусеницам бульдозера густо прилипли пожухлые листья и корни трав…
Люба сидела на пеньке возле мужа. Вот он, ее Роман, такой сильный и такой беспомощный! Она украдкой погладила его волосы, потом поцеловала и стала развязывать узел.
Тут опять подошел
— Ну, что стоите? Помогли бы лучше веревки развязать. Ишь, скрутили! За что?
Саша наконец вывел машину из развороченной стены.
— Ну, отвоевались! Как теперь ответ держать будем? — Сергей озабоченно рассматривал пролом.
— Кто ломал, тому и чинить. — Уралец погладил рычаг бульдозера. — Тащите доски, два бревна надо. Трос расстарайтесь! Живо! — прикрикнул он на экскаваторщиков. — Одна нога здесь, другая на пилораме!
Через полчаса машина осторожно поставила завалившийся простенок на место.
— А стекла, братцы, уж сами вставите! — Саша оглядел свою работу и остался, видимо, ею доволен.
В это время к дому подошел сердитый заспанный начальник участка. За ним Лавлинский.
— Что у вас здесь творится?
— Ерунда делов! Экскаваторщики с бульдозеристами чуть повздорили… А вы откуда узнали?
— С коммутатора позвонили: идите, говорят, скорее. Там убийство на почве ревности.
— Небось Ирка дежурит?
— А вы считаете — можно весь участок разгромить, а меня и в известность не поставить?
— А что, если в семейном деле такой техникой орудовать, то взаправду все разгромить можно… — задумчиво протянул Мишаня.
— Ясно. Значит, тут семейный скандал? Не отрицаете?
— Да вы что? Из-за техники весь сыр-бор разгорелся! Наша машина тихая, больше полкуба не берет. А эта дура… ихняя… — При этих словах Люба на миг подняла голову. — Ну, эта ихняя эс восемьдесят… Она что хошь разворотит! — Мишаня явно запутался, сбил щелчком с куртки жука-короеда и добавил. — В общем, все уже в порядке! Бревно-то я вон откуда тащил!
Все засмеялись.
— Это скверные шутки! — пресек смех начальник участка. — Завтра Симонова сниму с машины за хулиганство.
— Вот это здрасьте! — Любушка поднялась, отвела со лба спутавшиеся волосы. — Они ж из-за чего поспорили? Из-за переходящего знамени. Он им и решил доказать. А если вы Симонова с работы снимете, никаких знамен вам не видать.
— Так вот в чем корень! Тогда дело принимает другой оборот. Надо разобраться…
— Вот и разберитесь. Со злыми языками в первую очередь…
— Согласен. Но кто окно вставит?
— О чем разговор! Четыре стекла! Я их хоть сейчас вставлю, раз дело за этим!
Такой выход из положения всех развеселил: Люба-стекольщик! На «Отчаянном» стекла обычно вставляли сами мужчины.
— И что тут смешного? Будто я стекол не вставляла, пока муж, — показала она на все еще лежащего на земле Романа, — воевал…
Начальник подошел к Лисьему Носу и сказал примирительно:
— Эх, не на моей Валентине ты женат…
При этих словах все невольно подумали о маркшейдере, который в последнее время очень уж зачастил в дом к начальнику участка.