Три колымских рассказа
Шрифт:
— Так ведь поговорка… — попытался оправдаться Николай.
— Тот придумал, кто не мыл! Ну, Иван, нашел электрика?
К костру подошел запыхавшийся парень.
— Найдешь его!
— А что там у вас, земляки? Может, я подсоблю? — И Николай вместе с парнем пошел к головке транспортера. — А ты кто? Масленщик? Какого черта у тебя ролики пищат? Лепишься смазать? — И оба они завозились у промприбора.
Рассветало. Николай не заметил, как прошла ночь.
Горячая пора. Июль. Люди добывают золото. Нелегкое золото.
Ураган
За эту короткую, короче воробьиного носа, ночь непогода принесла столько рваных туч, что казалось — утро никогда не наступит. В поселке гремели крыши, свистели распорки антенны у рации. На западе, над болотами, над дальними-дальними горами шел дождь. Упали и здесь первые крупные капли. Потом хлынул косой ливень.
В общежитии у экскаваторщиков все приуныли. Какая сегодня работа! Ясно, всех бросят на паводок.
— Видно, суждено нам теперь погибнуть от потопа, — произнес Винтик, прислушиваясь и шуму воды.
Его сосед по койке, Мишаня, пустил крепкое словцо.
Николай в разговор не вступал. «Как она пойдет одна через ручей в такую погоду?» — подумалось ему.
— Зайду-ка в контору. Узнаю, что там слышно, — бросил он и, накинув брезентовый плащ, вышел в непогоду.
В конторе никого не было, кроме старика дневального. Обычно в эту пору он спал, но сегодня и ему не до сна. Дневальный обрадовался приходу Николая.
— Чую, — сказал простуженно, — даст нам сегодня Отчаянный прикурить. Ты что смолишь, машинист? «Пушку»? Угости-ка. Тебя экскаваторщики за сводкой послали? Так загляни к телефонной барышне. Она в курсе всех дел и метеусловий. Другое начальство — на полигон укатило.
В пристройке из горбыля, где помещалась «телефонная станция» (хотя коммутатор был маленький, иначе его не называли), у штепсельной доски с пятнадцатью гнездами в наушниках с микрофоном сидела Ирина. Она куталась в мужнюю меховую куртку и то клевала носом, то испуганно таращила глаза: не загорелась ли сигнальная лампочка?
Ирина тоже обрадовалась Николаю. Было кому пожаловаться, что у все не работа, а каторга: холодно, с потолка льет. И никуда не сходи, не погрейся. Сегодня всю ночь звонят. То начальство, то из района. Метеосводка плохая. Вес опасаются, что зальет полигоны. Она встала и включила «козел» — самодельную электропечку. Кусок широкой железной трубы с приваренными подставками, обмотанный серым асбестом, действительно походил на взлохмаченного козленка с широко расставленными ножками.
— Хоть чуть согреемся. И кофе я сейчас сварю. Мне мама прислала в зернах. — Она достала из тумбочки пакет. — Ну вот. А ты последи за сигналами. — И неожиданно задала вопрос, который, видимо, давно ее мучил: — А как там твоя краля поживает?
В это время в дверь постучали.
Открыв,
— Люба! Легка на помине. Я все думала, как плохо, что в коровнике нет телефона. Вчера мне из дома прислали и кофе и халву. Проходи! Сейчас угощу.
— Не могу. Спешу.
— Ты сердишься? Все с тех пор…
— Да помолчи ты, ради бога, сейчас не до этого. Я за делом пришла. У тебя дома сухое молоко есть? Или сгущенка?
— А зачем?
— Опять беда. Цыганка заболела. Я утром и кринки не надоила. К вечеру, чую, и того не будет. Другие перебьются, а вот тебе труднее…
Люба виновато глянула на Ирину. Та быстро сняла наушники и начала причитать:
— Что теперь делать? Легко сказать: «сухое». У кого детей нету, те не понимают… Он сгущенку выплевывает. А дядя Ефим что говорит? Он же колдун, все травы знает…
Но Люба только рукой махнула.
— Лечить — все-равно время надо.
— Слушай, может, ты ее за болотом пасла? Там эти голубые цветочки… сон-трава, что ли. Она ядовитая… — Люба охнула, а Ирина продолжала. — Что охать? Уж если скотина дурных цветов поела, все равно падет…
Доярка стрем глав бросилась к двери.
— Учти! Полигон заливает! — крикнула ей вдогонку Ирина и обернулась к Николаю. — Ну, а ты небось теперь и кофе не станешь ждать? Побежишь за ней?
— Да, побегу. — Николай взглянул Ирине прямо в глаза и вышел. Минуту спустя Ирина увидела из окна, как Артемьев уже шагал рядом с Любой.
— Промокла? — негромко спросил Николай, догнав Любу. Он стал стаскивать с себя дождевик.
— Не надо! Сам простудишься! Давай вот так… Я одну полу на себя накину, и тогда нас обоих не промочит…
Небо было таким черным и клубящимся, что ближней кочки не различить. Николай чувствовал тепло Любушкиного плеча, но в то же время была она какой то далекой и отчужденной. Шла задумавшись. Вздыхала потихоньку.
— Ты все о Цыганке?
— Обо всем. Говорят, паводки эти опасные… А Роман, когда опасность какая, он как черт! Пока в самое пекло не влезет, не успокоится. Да что тебе говорить! Ты и сам… не как все люди. Чудной какой-то…
— Почему чудной?
— Ходишь, ходишь за мной, как тень. Думаешь, я не вижу? И другие не видят? Был бы ты нахал какой, я б тебе давно от ворот поворот показала. А ты… чудной просто. И жалко мне тебя почему-то…
— Жалко? И всего?
Люба ничего не ответила.
— Дождинки у тебя на волосах, как бисер висят, — сказал ни с того ни с сего Николай.
— Эх ты, дождинка! — вздохнула она. — И где вы все красиво говорить учитесь? Вам только поверь!
Николай бережно поправил на ней плащ, плотней обнял за плечи.
— Неужели и мне не веришь, Люба?
Но она опять ничего не сказала в ответ.
На конбазе толпились люди. Начальник участка, двое взрывников и кучер с водовозки седлали коней, собираясь на полигон.