Три Нити

Романова Дарья Евгеньевна

Не буду врать, Нуму! Это было самое прекрасное, что мне доводилось видеть во всех моих жизнях, за все бесчисленные кальпы перерождений. Сначала я думал, что парю рядом с горой из чистейшего, прозрачного хрусталя: тысячи тысяч граней подымались от ее широкого подножия к острой, как игла, вершине, и каждая переливалась ослепительными огнями. Но то были не отражения солнца, луны или звезд! Нет, свет шел как бы изнутри, из сердца этой махины; и я догадался, что драгоценный покров не усиливает, а рассеивает его, иначе лучи уже сожгли бы меня дотла!

Потом, так же внезапно — и с такой же пугающей ясностью — я понял, что это не гора, а живое существо. Оно не было

похоже ни на что, обитающее в воздухе, на земле или в воде; никакие слова не смогут его точно описать. Но попробуй представить скорпиона, лежащего в недрах мира, в панцире из блистающих самоцветов. Он воздел вверх свой хвост; стреловидное жало направлено точно на махадвипу Уттаракуру и застывшую над ним Гвоздь-звезду. Эта тварь так огромна, что все черноводные океаны уместятся в ее правой клешне, а пески всех пустынь — в левой. Ее тело усеяно множеством лап-отростков — они выхватывают из мрака тусклые искры, кружащие рядом, разрывают их на клочки и направляют в щелевидную, дышащую жаром пасть. От этой пищи хрустальная броня скорпиона прирастает, с каждым годом становясь все прочнее. На лбу чудовища она особенно великолепна — будто венец-бьяру, она поднимается вверх множеством рогов, испускающих чарующее сияние.

Оно-то и манило меня к себе, притягивало, будто вошедший под ребра крюк. Я спускался все ниже и ниже и вскоре оказался у морды твари, протяженностью во всю Олмо Лунгринг! Я не видел глаз — те спрятаны где-то под алмазным шлемом, — но знал, что существо смотрит на меня. Челюсти, перемалывавшие добычу, остановились. А потом оно заговорило.

Я не разобрал слов — и неудивительно! Голос скорпиона был громче рева мириада быков; громче землетрясения, от которого рушатся скалы и моря выходят из берегов; громче лесного пожара — он прошел сквозь меня, как удар ваджры, и швырнул прочь, вверх, в мое тело, стынущее под комьями мокрого снега. Я вскочил в ужасе; теперь я знал, каков наш бог на самом деле — чудовище, пожирающее мир изнутри! Вот кому я служил, как и все прочие шены, как и Ун-Нефер.

Вот кого он боится, Нуму, потому что знает: ставший Железным господином обречен. Ни один из Эрликов не избегнет этой пасти. Для них нет ни перерождений, ни небытия; они станут частью этой горы, еще одной хрустальной чешуйкой на груди подлинного бога. Этой участи нельзя избежать — только отсрочить, затыкая пасть твари чужими жизнями, швыряя их вместо себя в голодную глотку. В этом подлинный смысл жертвоприношений, которые шены совершали, даже не задумываясь, кому поставляют пропитание.

В ужасе от того, что узнал, я бежал прочь — из Перстня, из Бьяру, из Олмо Лунгринг; отказался от своего имени, от своего положения, от всего! Видение так потрясло меня, что я всеми правдами и неправдами пытался забыть о нем; я перебрал все зелья, которыми богата южная страна, все способы, которыми обычно ищут забвения… Ничего не помогло.

Не подумай, я не особо добр. Мне не жалко тех дураков, что топятся в Бьяцо, распевая веселенькие песенки о медовых реках и болотах из простокваши, — пусть хоть всех их сожрут. Но дело куда серьезней. Ты сам слышал, что сказал молодой ремет — когда пришельцы только появились здесь, их ругпо слышал голос из ядра планеты. Чудовище призвало их — и уж, наверное, не просто так. Нефермаат слышал этот голос, без сомнения; иначе зачем так тщательно скрывать правду? Он знал, он знал еще тогда!..

Зово вздохнул, прикрыв глаза. Я понял наконец, отчего его вид казался мне таким знакомым: зеленеющие, как старая медь, веки, усталость и слабость в конечностях — все это были признаки болезни, которой

страдал Железный господин. Вне всяких сомнений, тело шена мало-помалу разрушалось под ее напором.

— Мои худшие опасения подтвердились: они всегда были заодно, с самого начала. Между ними есть уговор! Нуму, эта Стена, которую мы возводим, — не спасение, а огромный жертвенный камень; и каждая женщина, каждый мужчина в Олмо Лунгринг будут брошены на него. Может быть, Ун-Нефер надеется так откупиться от чудовища; а может, рассчитывает, что с таким запасом душ проживет еще сотни лет прежде, чем скорпион доберется до него, и за это время найдет другой способ спасти свою шкуру. Теперь у меня не осталось сомнений в том, что я прав. Будь здесь Зеркало Истины, я бы поклялся бы тебе на нем!

— Зеркало Истины? Насколько оно непогрешимо, по-твоему?

— Еще никому не удавалось обмануть его, — отвечал колдун, явно удивившись моему вопросу. — Даже его хозяину.

— Тогда должен разочаровать, — буркнул я, одергивая полы чуба и стараясь не встречаться с Зово взглядом. — Все, что сказал Шаи, пока плавал в этой луже, — или его выдумка, или твое внушение, но никак не «правда».

Колдун непонимающе уставился на меня.

— Несколько лет назад я сам спросил Железного господина, что ругпо сказал ему перед смертью, и он поклялся, положив ладонь на Зеркало Истины, что тот не выкрикивал ничего, кроме бессмысленных угроз.

Зово нахмурился и потер пальцами лоб; кажется, мои слова крепко смутили его, чему я был только рад.

— Это была подделка, не иначе, — наконец ответил он, медленно цедя слова.

— Или ты просто сводишь счеты с тем, кого однажды уже хотел предать. Ты заманил сюда одного из богов, ты следил за мной — не потому ли, что я могу попасть в Коготь, а ты — нет?.. Может, ты не оставил надежды занять место Железного господина?

— Может быть, — бывший шен вдруг широко улыбнулся, будто мои обвинения пришлись ему по сердцу. — Но тебе пора возвращаться к своим обязанностям, лекарь; на Стене уже заждались.

— И все?

— Ну да. А чего еще ты от меня хочешь? Я рассказал тебе все, что знаю. Когда-нибудь ты поймешь, что я прав, — надеюсь, это случится не слишком поздно.

— И ты не убьешь меня? Не сотрешь память, чтобы я не проболтался?

— Ты умеешь держать язык за зубами. А вот за молодым ремет лучше приглядывай в оба — у него мозги не на месте, — беззаботно отвечал Зово, допил лекарство и протянул мне опустевшую бутыль. Я принял ее, бездумно повертел в лапах и сунул в сумку, а потом пошел к выходу, ожидая, что в спину вот-вот полетит или стрела, или заклятье. Но ничего не произошло; когда я уже открывал дверь, Зово снова окликнул меня.

— Тебе понадобится новый помощник в твоих занятиях. Я пришлю Макару — она кое-что смыслит во врачевании.

***

После этого оставаться в Когте совсем не хотелось; мне нужно было время, чтобы обдумать произошедшее в одиночестве. Несмотря на разглагольствования Зово, я сомневался, что Железный господин велел создать Стену из злого умысла, но не мог и отрицать, что все, связанное с болезнью, которой страдали и он сам, и его бывший ученик, было очень подозрительно. Из головы никак не шла пара стариков-паломников, шедших до столицы с караваном Маленькой Медведицы; пестрые клочки их одежды, плавающие в зеркальных водах Бьяцо… От этих мыслей меня мутило. Может, стоило пойти к Ун-Неферу и прямо спросить, что происходит; и будь что будет? Но мне было страшно — не за себя, а за Зово и сестер Сэр. Как, не упомянув их, объяснить, откуда я набрался таких мыслей?..