Три Нити
Шрифт:
Потому-то я забрал из своей спальни самые нужные инструменты, лекарства и книги, чистую одежду и теплое одеяло, предупредил Сиа, что работы внизу будет много, и как можно скорее покинул небесный дворец. Некоторое время я мог пожить у Стены, в одном из длинных домов. «Конечно, там и так полно народу, но рабочие хорошо меня знают и, уж наверное, выделят угол… А потом видно будет!» — так я рассуждал, но случилось иначе. После тяжелого, суматошного дня, когда солнце уже скрылось на западе, Рыба сказала:
— Сегодня ты не торопишься домой.
— Я, наверное, заночую в городе, — отвечал я, пряча взгляд; почему-то мне стало стыдно перед помощницей.
— Можешь
— С вами?
— С шанкха, — пояснила она, вытирая лапы о пестрый от грязи фартук. — Один местный богач, принявший учение как мирянин, дает приют тем, у кого нет крыши над головой. Пойдем туда — там чище, чем у рабочих.
Вспомнив полчища блох и вшей, гулявших по подстилкам наших больных, я решил принять приглашение; тем более что мне давно хотелось узнать, как живут белоракушечники! На попутной повозке мы добрались до города и прошли кривыми улицами к трехэтажном дому за крепким забором с золочеными звездочками и журавлями на воротах; их толстые створки были приоткрыты, так что мы беспрепятственно проникли внутрь. В саду, среди голых деревьев, увешанных красными серьгами прошлогодних ягод, неспешно прогуливались мужчины и женщины шанкха. Одни беседовали, горячась и размахивая лапами; другие были тихи, как тени. По галерее первого этажа слуги протащили дымящиеся котлы с супом; в животе заворчало — я не ел весь день.
— Пойдем, — Рыба потянула меня за рукав к пристройке с плоской крышей, кажется, служившей шанкха столовой. Оттуда пахло горячим маслом и лепешками, но я покачал головой — мне стыдно было отбирать еду у тех, кто жил милостыней. Девушка пожала плечами и оставила меня в покое. Не зная, куда деваться, я прошел внутрь дома.
В коридорах и комнатах было темно и многолюдно; пахло не слишком чистой шерстью и благовониями, во множестве тлевшими по углам. Струйки синего дыма смешивались с теплым воздухом, окрашивая его в мутный, молочный цвет. Вокруг шумели голоса; кто-то проходил мимо, задевая меня плечами и бедрами; кто-то дружески предлагал угоститься чангом или цампой; но я вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным. Заметив приоткрытую дверь, из-за которой лился свет, я, не особо задумываясь, побрел туда и очутился в небольшой зале, доверху забитой народом. Кто-то стоял, подпирая спинами стены, другие устроились на полу, подложив чуба по хвост; были здесь и старые, и молодые, и даже дети, взобравшиеся на спины родителей. В дальнем конце, за алтарем, покрытым блестящей парчой, сидела высокая худая женщина. В ее гриве серебряных волос было почти вровень с золотыми, а правый глаз казался ярко-голубым из-за расплывшегося по радужке бельма, но я все равно узнал Кхьюнг Сэр, старшую из трех сестер. Она говорила, и все слушали, затаив дыхание:
— К большому городу вела дорога через горы; и на той дороге был мост, соединявший две стороны глубокого ущелья. На том месте поселился разбойник и всех, кто проходил по дороге, он грабил и убивал, а отрубленные пальцы несчастных носил на шее, как ожерелье. Скоро оно стало длиннее, чем огромные змеи, что душат своих жертв и глотают целиком, и обернулось вокруг его шеи и груди в сто рядов.
Случилось так, что той дорогой проходил один святой. Как только он ступил на мост, разбойник кинулся следом — но поскользнулся и упал, только и успев, что схватиться за веревку, связывавшую доски. Святой подошел к нему и сказал:
— Я помогу тебе, только отдай для начала свой нож.
— Зачем тебе нож? — удивился разбойник.
— Я святой, а не дурак, и не хочу, чтобы ты убил меня, как
Разбойник заскрипел зубами, но делать нечего! Он протянул святому кривой и острый нож, который до сих пор сжимал в другой лапе. Однако как только оружие оказалось у старика, тому явился Чойгьял и сказал:
— Этот мужчина — грабитель и убийца; души его жертв требуют мести. Перережь эту веревку и дай ему упасть. Таков Закон.
— Я не вершу месть, — покачал головой святой.
— Сделай это, и будешь вознагражден за то, что помог совершится справедливости. Таков Закон.
— Я не жду награды.
— Так будет лучше и для него, — подумав, отвечал Чойгьял. — Его грехи тяжелы; очистившись в шести адах, он получит новое, благоприятное рождение в мире красоты и наслаждения. Таков Закон.
Но и на этой святой отвечал отказом:
— Я не собираюсь одаривать его благами.
— Что же ты тогда делаешь? — спросил Чойгьял.
— Помогаю попавшему в беду, — пожал плечами святой и протянул лапу разбойнику.
— Как знаешь. Но учти — как только он выберется, он все равно убьет тебя; за пазухой он прячет второй нож, — предупредил бог и исчез.
И правда, стоило разбойнику выбраться на твердую поверхность моста, как он вытащил кривой кинжал — таким рыбаки потрошат крупных щук и сомов. Но вместо того, чтобы ударить святого, разбойник со смехом поклонился и протянул ему оружие.
— Ну, брат, — сказал он, хлопая старика по плечу. — Раньше я думал, что я удал, раз нарушаю законы князей; но куда мне до тебя! Ты нарушил Закон самого Эрлика! Я признаю твое превосходство и прошу взять меня в ученики.
С этими словами Кхьюнг подняла с алтаря нож с резной рукояткой и, подражая разбойнику из рассказа, с легким поклоном протянула его вперед. Слушатели одобрительно заворчали и зацокали языками; кое-кто даже хлопнул в ладоши. Дождавшись тишины, женщина завершила рассказ:
— Так разбойник стал учеником святого; а имя его было Ангулимала.
[1] Разумеется, реально существующий обряд Чёд имеет совсем другие цели, а именно: “устранение всех чувств, ощущений и привязанностей на пути к просветлению”.
Свиток X. Колесо Закона
Кхьюнг рассказала еще несколько притч — про белую раковину, четыре жизни подряд рождавшуюся в море, а на пятое сокрушившую своим ревом стены осажденного города; про бедную девушку, которой нечего было поднести святому, кроме кувшина воды — а та возьми и превратись в розовое масло; про нищего, собиравшего подаяние в золотую чашу, чей блеск был невидим под слоями глины и грязи. После каждой истории она поднимала с плоского алтаря нужный предмет — ракушку с завитком вправо, флакон с благовониями, пиалу, покрытую черным лаком, — и показывала шанкха. Те одобрительно цокали и кивали головами, а я просто стоял столбом, надеясь, что никому нет до меня дела. Как бы не так! Внезапно кто-то ткнул меня в спину кулаком — сильно и весьма болезненно. Ойкнув, я развернулся и увидел Макару; ее темные глаза сверкали злостью.
— Что ты тут делаешь? Следишь за нами?
— Что?! Нет! Откуда мне было знать, что вы тут! — залепетал я, а потом решил, что нечего мне оправдываться и добавил тихим, но гневным шепотом. — И почему это вам можно за мной следить, а мне нет?
— Значит, все-таки следишь.
— Да нет же, — обреченно вздохнул я, еще понижая голос; окружающие и так посматривали на нас с укоризной. — Меня привела Рыба, моя помощница. Она тоже из шанкха. Может, ты ее знаешь? Только она ушла в столовую.