Три Нити

Романова Дарья Евгеньевна

— …Это случилось накануне последней битвы со змеями. Весь день прошел в сражении с выводком Нагараджи; весь день я чинила и заряжала оружие на малой ладье. Ночью битва остановилась: змеев удалось загнать в каменный мешок, где они должны были ждать своей участи до утра. От тревоги я наполовину спала, наполовину бодрствовала: красные тени летали под моими веками, как нетопыри, и движение работающих механизмов толчками отдавалось в груди. А потом я почувствовала прикосновение; что-то влажное скользнуло по моей щеке. Открыв глаза, я увидела его — и испугалась. Нефермаат так и не снял брони, с которой текла кровь Лу; от этого казалось, будто

он сам покрылся черной жесткой чешуей. И в его лице не осталось ничего от ремет! Он был больше похож на змеев, которых убивал; страшнее всего были глаза — они светились, как два серебряных зеркала.

— Завтра моя жизнь кончится; колдуны вепвавет предсказали это. Но ты выносишь моего ребенка. Если моя кровь не уйдет в землю, я смогу вернуться, — вот что он сказал. Я задрожала и отстранилась; но его это не остановило. Он не любил меня… он даже не хотел меня — просто признал вещью, которая может быть полезна. А я не могла кричать, не могла сопротивляться; я не смогла даже заплакать, когда он ушел.

На следующий день он и правда умер: его сожрал Нагараджа. Я пришла умыть и запеленать то, что осталось от тела, потому что все еще любила его; а через девять месяцев родила сына — и тогда эта одержимость наконец прошла, как затяжная болезнь. Все мое сердце обратилось к ребенку: он был красивым, как отец, но, по счастью, больше ничем не походил на него. Все же я так и не нарушила слово, данное Нефермаату; думала, к чему? Пусть лучше мой сын остается сыном героя! И я была так рада, когда он сам завел семью… Вскоре у них с женой родилась дочь — первая из трех детей. Ее назвали Нейт, потому что во время беременности матери снилось, что она кормит грудью крокодила.

Это был здоровый и смышленый ребенок… очень смышленый! Часто казалось, что она не учится, а вспоминает то, что уже знала раньше. Родители не могли нарадоваться на дочь; увы, я не могла радоваться вместе с ними! Говорили, что девочка как две капли воды похожа на отца, но я ясно видела в ней деда. Я гнала эти мысли так долго, как могла: пока она росла, пока училась в месектет. Но потом она сама назвалась прежним рен, и все сочли ее сумасшедшей… Но только не я!

Тогда она ушла вниз, к колдунам вепвавет, а когда вернулась, то я сразу пришла навестить ее. Мы с внучкой сели друг напротив друга: уродливая, седая старуха и молодая красавица с волосами черными, как вороново крыло. И я спросила:

— Ты помнишь меня, Нефермаат?

— Конечно, помню, Меретсегер, — кивнула она.

— Ты помнишь, что я сделала для тебя?

— Я помню.

— Ты помнишь, что сказал тебе капитан?

— Я помню, — отвечала она и протянула ко мне руку. Ее пальцы горели красным, как вытащенные из костра угли; я хотела отстраниться, хотела закричать, но не могла. Я опять была в его… ее власти; и она коснулась моего лба, сказав:

— А ты забудешь.

Так она выжгла память из моей души. Три жизни минуло с тех пор, а это клеймо все еще горит внутри меня. Я хочу вспомнить, но не могу. Не могу.

— Ты вспомнишь, — упрямо пробормотал Зово. Колдуна била крупная дрожь; вдруг, согнув указательные пальцы наподобие крюков, он вскинул лапы над головою, и я почувствовал, как тяжелая, давящая сила расползается вокруг. Купель потемнела, как туча перед грозой; быстрые волны, одна за другой, пробежали по поверхности.

— Что сказал капитан? — прорычал он; и женщина, скривившись от боли, пробормотала:

— Когда Нефермаат

появился в дверях, капитан направил на него оружие; но он не хотел стрелять. Он хотел убедиться, что не безумен, что не зря готовится погубить три сотни жизней. Поэтому он спросил:

— Ты тоже слышал это? Этот голос, который зовет нас из глубины земли, из самого ядра планеты? Ты тоже слышал его, Нефермаат? Это он привел тебя сюда?..

Вода вздулась и лопнула, как огромный стеклянный пузырь. Шаи выскочил наружу и, согнувшись пополам, закашлялся. Потоки зеленой жижи все выходили и выходили из его рта; он весь посинел прежде, чем снова смог дышать. Я поторопился убраться обратно в тень, пока лха меня не заметил.

— Я вспомнил, — прошептал он, хватаясь за голову. — Я правда вспомнил.

— Тебе повезло, что тогда Железный господин был не так искусен в колдовстве, как сейчас, — отвечал Зово, помогая ему выбраться из купели и прицепить к лицу незрячую маску. — Моя помощница проводит тебя… и даст сухой чуба.

Лха кивнул и, подхваченный под локоть Макарой, поковылял к выходу. Подождав, пока они уйдут достаточно далеко, с места поднялась и Прийю:

— Нуму, вернешься со мной в город?

— Нет, — отвечал я. — Мне еще нужно получить свои ответы от почтенного Чеу Луньена.

***

Дверь за Прийю закрылась, протяжно скрипнув, и мы с Зово остались одни. Колдун вдруг охнул и почти упал на скамью; кажется, силы оставили его. Он откинул голову, опершись затылком о стену, и сжал правой лапой грудь. Его зубы стучали громко и отчетливо, как копыта бегущего по камням оронго, а в горле страшно булькало. Порывшись в сумке, я достал бутыль с укрепляющим отваром из женьшеня с рябиной и нацедил в него пару капель из флакона с нектаром из Кекуит, а потом протянул страдальцу. Зово сделал щедрый глоток, утерся рукавом и грустно пробормотал:

— Ты очень добр, Нуму. Это и спасло тебя.

— От чего? — нахмурился я.

— От меня, — оскалился бывший шен, а потом, не дав мне опомниться, заговорил на меду нечер (я с некоторой завистью заметил, что его произношение чище моего; должно быть, чарами подправил связки, природой не предназначенные для вздыхающих и тягучих звуков чужеродной речи!) — Итак, ты догадался, кем я был раньше. Но позволь спросить, как?

— Ты знаешь язык богов, знаешь о масках и не стареешь. Ты не можешь быть простым шеном, — отвечал я. — Только почжуты способны на такое. И так случилось, что Чеу Ленца рассказал мне об одном почжуте, который преуспел больше прочих… а потом исчез без следа.

Зово закатил глаза.

— Ишо трепло. Я всегда это знал.

— Почему ты не сказал ему, что вернулся в Бьяру? С его слов мне показалось, что вы друзья.

— Оставь это простодушие, Нуму; ты уже староват для него. Среди слуг Перстня нет друзей.

— Как знаешь. Тогда спрошу о другом — месяц назад, на Стене, ты обвинил Железного господина во многих злодеяниях.

— И ты не веришь мне?

— Я уже староват для такого простодушия, не находишь? — хмыкнул я. — Положим, женщины Палден Лхамо действительно собирают души бродяг и строителей, умерших на Стене; это похоже на правду. Но откуда мне знать, зачем шены вмуровывают в Стену одни чортены, а другие разбивают? Я не искушен в колдовстве, но, уж прости, не могу полагаться только на твои слова ни в этом, ни в том, что касается посмертия утопившихся в озере или взявшихся за жернов. Если только…