Три Нити
Шрифт:
Эти мысли свербили в черепе, как крысы в кувшине с маслом. И все же в ночь накануне Цама, не сказав никому ни слова, я оставил маску под подушкой, выскользнул из спальни и покинул Коготь. Путь до места встречи оказался быстрым (знакомый горожанин подвез меня до восточного крыла Стены вместе с мешками извести и промерзшего песка), поэтому не меньше получаса я бродил по снегу туда-сюда, пытаясь погадать на облаках пара, вырывавшихся изо рта. Но никаких знамений — ни грозных, ни добрых — я не заметил.
Наконец объявился мой таинственный знакомец — в обличье Павы, конечно. Жестом приказав молчать, он поманил меня в сторону, к большой корзине, вроде той, в которой боги спускались на крышу Перстня, только груженной не шенами и ваханами, а крупной
— Что дальше?
— Подождем.
— Как ты нашел меня внизу? — спросил я, не выдержав тишины. — Это какие-нибудь чары?
— Нет, просто слухи.
— Слухи? О чем? Я никому внизу не рассказывал, кто я и откуда.
— Ребенок, который говорит с воронами на непонятном языке, — достаточный повод для слухов, — отвечал Зово. — Ну а если знаешь, что это за язык, догадаться несложно…
Тут он осекся, потянул меня к краю площадки и указал вниз — но не на город, а на недостроенный пролет Стены, ярко освещенный луною. Там показалось восемь шенов; они шли по четыре в ряд, осторожно ступая по дощатым дорожкам. Каждый нес за спиной по большому плетеному коробу, а у пояса — увесистые на вид мешки, перчатки из грубой кожи и метелочки из белой щетины. Выбрав место, они скинули с плеч поклажу и отворили соломенные крышки; изнутри полился свет, жутковато озаряя заиндевевшие морды.
Теперь шены разделились. Половина осталась на месте — они бережно вынимали что-то из коробов. Приглядевшись, я признал чортены: не изящные тонкие сосуды, как в Мизинце, а простые круглобокие горшки вроде тех, что были у женщин Палден Лхамо. После внимательного осмотра чортены передавали другим шенам — а уж те разносили их по Стене. Скоро коробы опустели; на дне завалялись только горшки, по какой-то причине признанные негодными. Шены выгребли их все разом, а потом натянули перчатки, развязали непослушными пальцами мешки и вытащили чаши из черного, гладкого камня. Поставив их наземь и усевшись рядом, колдуны принялись бить чортены о край, точь-в-точь как куриные яйца! Хрупкая глина трещала, выплескивая наружу содержимое — не то текучий огонь, не то горящую жидкость; наполнившись ею, чаши зашипели, дохнули белым паром… а потом снова стали черны и пусты.
— Что это за… — охнул я, но тут же получил от Зово костлявым локтем под ребра. Шены спрятали чаши, сняли перчатки, подхватили полегчавшую ношу, а затем прошлись по дощатым дорожкам метелочками, смахивая пыль, черепки и отпечатки сапог, и удалились также неслышно, как пришли. Только тогда Зово ответил:
— Я расскажу тебе, что это. Ты только что видел, как в Стену замуровали души — не демонов, не Лу или еще каких-нибудь чудовищ, а обычных строителей… Или тех, кто не успел прийти к Стене. Не все могут пройти по дороге к Бьяру, Нуму.
Озноб пробежала по спине, от лопаток до крестца; я вспомнил разговор с Нехбет, тени шенов за расписной перегородкой, косые
— Знаешь, как белые женщины Палден Лхамо кружат у постелей больных? Они делают это не из милосердия, а для того, чтобы красть души у тех, кто больше не может работать, кто стал бесполезен. В местах кремации они собирались заняться именно этим.
— Но те, кого они привезли туда, были уже мертвы.
— Душа некоторое время остается рядом с телом; парит сверху, как дым, — иногда по нескольку дней. Тогда ее еще можно поймать.
— Почему же этим занимаются не шены?
— Служанки Сияющей богини особенно хороши в ловле душ. Они притворяются совами, Нуму, но на деле они пауки. Они собирают улов, а шены раскладывают его по местам, — Зово кивнул вниз, туда, где медленно угасало голубоватое свечение, как бы зарастая коркой наста. — Но даже течортены, в которых есть изъян, идут в дело — их скармливают Железному господину.
Я вздрогнул, отстраняясь от колдуна. Тот хрюкнул со странным весельем; чужая, недобрая ухмылка исказила мягкое лицо Павы.
— Разве ты сам не догадывался об этом? Как еще он мог прожить шестьдесят лет после того, как стал Эрликом?.. Его предшественник и вполовину столько не протянул.
— Нет, — прошептал я, чувствуя, как слюна замерзает на губах. — Этого не может быть.
— Да ведь это не секрет, — пожал плечами мой «помощник». — Даже другие боги знают… ну или хотя бы подозревают об этом. А этим простакам известно меньше, чем самому ничтожному послушнику Перстня! Что им точно невдомек, так это то, как далеко все зашло. От болезни, которой страдают Эрлики, есть только одно лекарство — бросить ей в пасть кого-то другого. Так и живет наш Железный господин! Правда, раньше он перебивался тем, что давали ему добровольно, — скудными приношениями толпы во время праздников, дураками, утопившимися в Бьяцо, или теми, кто ради мести готов был взяться за каменный жернов… Но его время истекает; ему нужно все больше жертв. И теперь он начал забирать жизни ненужных — тех, кого все равно нечем кормить. Посмотрим, надолго ли их хватит.
— И зачем бы ему это? — возразил я, найдя в словах бывшего шена изъян. — Только не говори о бессмертии! Я видел, как он воскрешает мертвых — превращает голые скелеты в живых существ! Неужели тот, кто способен на это, боится смерти?
— Его ждет не смерть, — покачал головой Зово и вдруг, задрав морду, посмотрел на бледнеющие звезды. — Но тебе пора возвращаться в Коготь, а то не успеешь нарядиться к шествию богов. Поговорим об остальном после Цама.
***
Прошло не меньше месяца прежде, чем Зово объявился снова. Это случилось в день, когда строительство Стены остановилось; она разрослась настолько, что достигла мест погребения Джараткары, первой из Лу, убитых богами. Там на рабочих наваливалась такая страшная тяжесть, что они еле могли ходить, не то что таскать камни и гвозди. Поэтому шены решили извлечь проклятые кости из земли, и половина города собралась понаблюдать за этим. Я тоже пришел из любопытства и устроился повыше, на жерди строительных лесов, как птица на ветке.
Шенов в поле было не счесть: одни рыли землю, другие закрепляли веревки, третьи махали лапами, не то творя защитные знаки, не то указывая прочим, что делать. Наконец при помощи трех яков и дюжины мужчин из глубокой ямы вытянули змеиный череп. Вздох пронесся по толпе: он был огромен, бел, зубаст и весь густо порос неведомыми прозрачными кристаллами. Как слои древесных грибов, они покрывали челюсти и ноздри, заполняли глазницы, рогатой короной поднимались над костяным лбом. Когда солнце, выглянув из-за облаков, коснулось их граней, вся голова чудовища загорелась ослепительным, дивным огнем! Но слуги Железного господина уже облепили ее, точно муравьи — поверженного жука; в лапах у них были колья и молотки. Блестящие осколки со звоном посыпались на землю. Младшие шены споро собирали их в мешки, чтобы увезти в Перстень.