Три Нити
Шрифт:
— Ему сейчас ни к чему. А ты зачем пожаловал в месектет? Неужели внизу закончились бурчащие кишки и вывихнутые пятки?
— Я искал Сиа; хотел, чтобы он помог мне набрать лекарств про запас. Потом я вернусь в город.
— Сиа внизу, со спящими. Иди к нему, а потом беги отсюда. Здесь одна гниль.
— Ты о Камале?
— Я обо всех, — богиня остановилась на пороге своих покоев. В спину ей светило солнце, и от этого казалось, что багровый, плавящийся от жара нимб стекает с ее темени на шею и на плечи. — В месектет льется столько слез, что скоро из каждого угла полезут грибы. Сиа плачет по сыну, Падма — по подруге, Камала плачет от боли, Нехбет —
От изумления я вздохнул с прихлебом, словно опара в квашне. О чем это она говорит?!
— Или ты сам не замечаешь?.. — Селкет откинула упавшие на лицо пряди и посмотрела на меня. Ее зрачки вспыхнули на секунду розовыми бликами и тут же погасли. — Есть в мире особый вид праведников — таких непорочных, что никогда не прольют чужую кровь, даже бычью или баранью. Ну а если нужно устраивать пир, то накануне ночью они приглашают на двор мясников и, пока те забивают яков, коз и овец, сами спокойно спят за стенами дома. Когда приходит утро, мясников гонят прочь, швыряя им в спину камни вперемешку с монетами — платой за услуги. А после хозяева встречают гостей за накрытыми столами и едят жаркое и похлебку, радуясь, что нечистота убийства замарала чужую душу. Как бы ты назвал таких святош?
— Лицемерами. И дураками, — пробормотал я, сжимая кулаки.
— Да, — кивнула богиня, а потом, будто смягчившись, добавила. — А ты, Нуму, разве из их числа? Раньше я думала, что нет; что тебе хватит смелости не отворачиваться от правды, хоть брат и убеждал меня в обратном. Но как ты поступил? Сбежал и прячешься внизу.
Из дверного проема на меня пялились десятки масок, раздув ноздри, раззявив пасти, выпучив яйцевидные глаза: глаза, раскрашенные шафраном, кармином и охрой; глаза из дерева, стекла и янтаря; глаза из золота, серебра и железа. Стыд обжег меня, как удар палки по пяткам. Да, я точно из этой породы! Из праведников, которые только и умеют, что щелкать четками и тоскливо вздыхать! Сглотнув густую слюну, я процедил сквозь зубы:
— Видимо, твой брат прав; я труслив и слаб. Я не могу жить как шены Перстня… не могу быть мясником. Но не хочу быть и лицемерным праведником. Выходит, мне остается только стать овцой. Так что убейте меня, принесите в жертву вашему подземному чудищу. Тогда от меня будет хоть какая-то польза!
Селкет засмеялась, покачивая головой.
— Вот уж нет. Живой ты полезнее мертвого. Это подтвердит любой из тех, кого ты вылечил.
— Что же мне делать?
— Решай сам.
Я уставился на богиню, не зная, что сказать. Всполохи солнца отражались в пластинах ее черных доспехов; казалось, будто она одета в огонь. Вот чего так желала Камала, вот что пыталась ухватить: жар, который согрел бы ее нутро, холодное и водянистое, колеблющееся, как волны под действием луны.
«Если слезы — это вода, а от воды растут грибы, могут ли грибы вырасти из глаз? — невпопад подумалось мне. — Что, если однажды поутру ты проснешься слепым, потому что вместо белков у тебя два мухомора и дюжина поганок вместо ресниц? Слезы лишают зрения; может, поэтому здесь все плачут — чтобы ничего не видеть. Вот что я должен сделать — выбрать между зрением и слепотой».
— Ты права, госпожа. Я сбежал, спрятался; это было малодушием. Но если я не хочу больше отворачиваться… Что я должен увидеть?
Палден Лхамо задумалась — и думала долго, прежде чем наконец ответить:
— Тебе, Нуму, не стать ни праведником,
— Вы едете туда вдвоем? А как же Стена?!
— Сейчас строительство не требует нашего присутствия. К тому же мы скоро вернемся. Ну так что, согласен?
Я кивнул, дрожа от волнения — и страха.
— Тогда собирайся. Мы выходим в час Тигра.
***
До отъезда мне все-таки удалось отыскать Сиа и поговорить с ним немного о том о сем. Старик был явно рад, хотя и пытался держаться сурово, а мне тошно было от того, что я бросил его в одиночестве. Вот и сейчас, вместо того чтобы остаться во дворце, я должен был готовиться к отбытию. Для начала я завернул в плотную ткань иглы, ножи и склянки с лекарственными составами (вдруг пригодятся?), впихнул в дорожную сумку толстую подстилку, шерстяные штаны и меховые рукавицы, потом проверил, плотно ли пришиты пуговицы к зимней чубе и не отстают ли подошвы у сапог. Скоро все было готово; я уселся на кровати и стал ждать — и вроде как дремал, возя по груди подбородком, но то и дело вздрагивал, выпрямляясь.
В начале часа Тигра дверь распахнулась; на пороге стояла Палден Лхамо. Поверх извечных доспехов она надела накидку из белого хлопка; за плечами на толстом ремне висела палица с ваджровым наконечником, а на лбу лежал венец, будто из дутого серебра. Я знал, что на самом деле это не украшение, а оружие, зовущееся уреем.
— Пойдем, — велела богиня. Я немедленно подхватил сумку и спрыгнул с кровати. У выхода из Когтя нас уже ждал Железный господин. Он не удивился, увидев меня, — только коротко кивнул.
Так же молча мы спустились вниз, во двор белого лакханга Палден Лхамо. Две бессменные дакини, Симхамукха и Макаравактра, встречали нас внизу. Я заметил, что они ничуть не испугались подлинного обличья богов; должно быть, как и почжуты, могли видеть сквозь наведенный масками морок. Дакини привели пару лунг-та — белого и черного; с крутых боков зверей свешивались мешки с поклажей, крупы укрывали стеганые попоны, в длинных гривах пестрели хитро вплетенные нити. Мне лунг-та не полагалось, так что Селкет усадила меня в седло перед собою. Для пущей надежности я ухватился за костяные украшения в виде змеиных голов, прикрепленные к передней луке. И не зря! Было еще темно, но лунг-та сразу поскакали во весь опор; мелкие камешки со щелканьем и треском полетели из-под копыт. Кажется, звери полагались не на зрение, а только на искусство наездников.
Сначала в спину дул теплый и влажный ветер, затем стало холодно и тихо. Небо постепенно светлело; ближе к полудню мы остановились на привал. Был уже конец весны, но снег в горах лежал нетронутым, зеркалом отражая свет солнца. Там, где его было поменьше — за плоским камнем, похожим на стоящую ребром монету, — лха развели костер. Я же неловко сполз на землю и, постанывая, принялся разминать лапы; от непривычки зад болел немилосердно!
Пока я охал и ахал, лунг-та уже принялись что-то задумчиво жевать, причмокивая и шумно вздыхая. Селкет смела верхушку ближайшего сугроба в большой котел. Часть подогретой воды ушла на то, чтобы напоить зверей; на остальной сварили часуймы. Масло и соль боги добавлять не стали — вместо этого мне выдали кусочек черно-зеленого хлебца со вкусом морской травы. Быстро справившись с ним, я решился спросить: