Три Нити
Шрифт:
Идущего власть над руками –
Им не увязнуть в болотах,
Идущего власть над ногами –
Их не задержат болота.
Идущий, пари, как крылатый,
Цепляйся, как шестилапый;
Усядься на место пустое,
На место в Света ладье!
Что-то хрустнуло в голове, будто треснул орех или яичная скорлупа. Дышать вдруг стало гораздо легче. Вместе с воздухом пришла и оторопь: почему он валяется в грязи? Почему тело не слушается его?
Жутко хотелось пить; в горле свербило, точно он наглотался песка и соли. Странный, неприятный вкус осел во рту. Где он уже чувствовал эту тошнотворную сладость, такую мерзкую, что после нее хочется скрести язык ногтями? Не она ли отравила его?
И тут он вспомнил:
Все вокруг дышало жаром, но он похолодел от страха. Нужно было убираться отсюда как можно быстрее, а он не мог пошевелиться! Жабий яд все еще тек по венам; ничего не оставалось — только ждать, когда его действие пройдет. И он ждал; страшная жажда мучила его, но он опасался глотать даже капли, которые туман оставлял на губах. Через час или два больно закололо ступни, и он смог пошевелить большими пальцами на ногах; потом указательными, и средними, и безымянными, и мизинцами. Как только он смог перевернуться, то пополз, как червяк, на брюхе, отталкиваясь локтями — вперед, к лестнице.
Это было медленно; руки скользили в грязи и тине, корни растений цеплялись за ноги и тянули назад. Уже много дней он не ел и боялся упасть без сознания — уже не от яда, а от бессилия. Кое-где на тростнике висели личинки подводных чудищ, готовясь стать крылатыми насекомыми. Они выглядели, как бурые плоды с толстой кожицей; он хотел укусить какую-нибудь, но так и не решился. Если личинки питаются жабами, то, может, и сами пропитаны ядом.
Не быстро, но он продвигался вперед — ближе к свету, прочь от душной, снотворной темноты; и чем дальше позади он оставлял ее болотные испарения, тем легче становился путь. Он даже смог пойти на четвереньках, переставляя попеременно конечности: как зверь, зато не как улитка! Пускай он бился коленями о камни и падал, растянувшись, — он снова поднимался, упрямо мотая головой. И вот наконец влажный жар сменился на сухой; еще до заката он приполз к первой ступени и растянулся на ней. Белые лучи скользнули по спине, скапливаясь между лопаток, согревая… Жжение становилось все сильнее; и когда ему уже казалось, что от тела идет пар, его вырвало комьями желтой слизи.
После этого стало гораздо лучше. Голова прояснилась, и, хотя его еще шатало, он сумел подняться во весь рост. В воздухе кружились крылатые насекомые, сверкая и звеня, как серебряные колокольчики, а где-то во мгле пели-ревели жабы, низко и тоскливо. Золотая дверь в полу была закрыта. Кажется, шест, подпиравший ее, исчез?.. Он не стал тратить силы на то, чтобы проверить: если кто-то из города и пошел за ним следом, несчастные, должно быть, уже сгинули в тростнике. Вместо этого он пошел вверх по лестнице.
***
Подниматься было тяжело: колени подгибались от слабости и усталости. К тому же, наступал вечер. Поэтому, добравшись до второго уровня, он остановился и огляделся, раздумывая, можно ли здесь отдохнуть.
Ни тростников, ни жаб вокруг; да и воды здесь было куда меньше, чем внизу. Под высоким неровным потолком не клубились тучи, с оголенных перекрытий не капала испарина, и пол был сухим, без ручьев и луж. Зато повсюду, сколько хватало глаз, валялись глыбы белого камня — большие, средние, маленькие; тысячи их! Похоже, что они давным-давно отвалились от потолка, как гнилые зубы из десен; оттого тот был жутко щербатым. Ближе к срединному провалу, там, где половину суток горел нестерпимый свет, камни с «лица» были голыми и мертвыми, но по «спинам» у них тянулись жесткие гребни сорняков; а еще дальше, в тени, валуны
Он присел на корточки, оторвал одну из шипастых коробочек, свисавших с крученого стебля, и повертел перед глазами. Она была похожа голову черного быка. Но где он видел быков?.. И можно ли ее съесть? Нет, пожалуй, лучше не рисковать! Стараясь не слишком удаляться от лестницы, он добрался до камня, сплошь зеленого от мха, сорвал несколько тонких волосков и вдумчиво прожевал. Привычный вкус, горький и свежий, наполнил рот; осмелев, он оторвал еще пучок… И тут заметил, как на него смотрят два желтых глаза.
Неужели жаба? И он снова попался?.. Нет, это было совсем другое создание — ящерка длиною с палец, с тонкими смешными ножками, между которыми болтался морщинистый, похожий на кожаный мешок живот. Все ее тело покрывала бурая чешуя, темнеющая у хребта, с россыпью белых пятен на хвосте. Скоро он заметил еще одну, и еще: ящерицы копошились в траве и пыли, бегали по камням, выползали из-под вздыбленных плит на полу и ныряли обратно. Мелочь была юркой и быстрой; те, что постарше, шевелились медленно, с ленцой. У таких хвосты наливались жиром и уже не извивались, а волочились по земле, царапая ее острыми шипами, — не из кости и не из рога, а из блестящего прозрачного вещества, похожего на хрусталь.
Да, ящерицы кишели всюду! Утробно урча, они пережевывали местные растения вялыми движениями челюстей. Правда, это была не единственная их пища; пару раз он видел, как твари побольше ловили себе подобных и проглатывали целиком. По счастью, никто не попытался попробовать на вкус его самого. Убедившись, что эти существа не опасны, он доел мох; тот был достаточно сочным, чтобы притупить жажду, но воды все равно надо было поискать. Только не сейчас, когда свет почти погас; утром.
Со стороны срединного провала дохнуло прохладой. Он прислонился к валуну, только что служившему ему обеденным столом, прижал колени к груди и опустил голову; так он стал как бы раковиной, внутри которой оказалось заперто тепло. Ящерицы шуршали и шелестели вокруг, раскачивая траву, разбегаясь по запрятанным среди колючих кустов норам; скоро стало совсем тихо, а может, он просто заснул.
Когда он открыл глаза и разжал окоченевшие от холода руки, воздух вокруг уже посерел; ночь закончилась. Рядом с его бедром пробежала ящерица — совсем крошечная, наверное, только что вылупившаяся из яйца, — как вдруг из трещины в камне вытянулись длинные тонкие лапы и схватили ее! Следом из укрытия выпростался весь охотник в полный рост — паук с тарелку размером, молочно-белый, с бусинами красных глаз на высоком лбу и двумя жуткими серпоподобными клыками. Добыча извивалась, пытаясь вырваться; все напрасно. Он уже думал, не стоит ли вмешаться, но тут ящерица сама упала в траву и резво побежала прочь, виляя обрубком тела, а паук остался недоумевать с оторванным хвостом в пасти.
Ему тоже следовало позаботиться о питье и пропитании. В поисках воды он решил двинуться вглубь уровня, подальше от срединного провала — туда, где всегда лежала тень и где трава была похожа не на хрусткие иссохшие кости, а на густой лоснящийся мех. Здоровых глыб на пути становилось все больше, так что ему приходилось то подыматься, то спускаться, то скакать с верхушки на лысую верхушку. Наконец, он дошел до самой стены. В отличие от нижнего уровня, здесь не было ни тумана, ни жабьих гнезд — только ряды стеклянных и металлических труб, идущих прямо из потолка. Кое-где они не то проржавели, не то были повреждены камнепадом; из дыр била вода. Он сунул палец в один из таких ключей и осторожно облизал. Вода была горькая, без примеси дурманящей сладости; наконец-то можно было напиться!