Три Нити
Шрифт:
Ветер дул на север, ни на миг не ослабевая, не выпуская меня из хватки. Луна и солнце, как круглые лампы из водянистого и огненного хрусталя, неподвижно висели по левую и правую стороны от меня, отмечая запад и восток, но не показывая течение дней. Когда я почувствовал усталость и голод, то понял, что был в пути уже долгое время. По счастью, внизу показались шатры рогпа, сочащиеся дымом санга и сжигаемых подношений; их запах насытил меня лучшей всякой пищи.
Наконец, я достиг устья небесной реки, — оно находится на необитаемом махадвипа Уттаракуру. Неподготовленный взгляд увидит там только пустошь: каменистую землю, не укрытую даже снегом, и единственное дерево, неведомо как оказавшееся в этом краю. Его ветви поломаны, древесина заледенела и стала прозрачной от холода;
На дереве суетилось, ползало и порхало бесчисленное множество мелких существ. Одни походили на жуков размером с ладонь, с медными пластинами на спинах и рыжими конскими гривами. Широкими зазубренными челюстями они выхватывали носящиеся в воздухе искры и крепко прижимали к липкой коре — это и были листья дерева. Затем к добыче подступали твари помельче, вроде черных муравьев и бледных пауков с зеркальными пятнами на брюхе, — они пожирали большую часть пойманного огня, обильно приправляя его не то слюной, не то ядом, а объедки оплетали плотным коконом — это были плоды. Обитали тут и другие создания; некоторые были так малы, что и не разглядеть, а другие перекатывались, как комья пыли, лишенные постоянных очертаний.
Устав от долгого пути, я сел на одну из ветвей и долго наблюдал за их копошением, пытаясь понять назначение каждого существа; через некоторое время один из рогатых жуков подполз ближе и попытался укусить меня за лапу. Я хотел отогнать его окриком, но вместо слов из горла вышло громкое шипение. По счастью, этого хватило: жук развернулся и убежал прочь. Больше маленькие прислужники дерева меня не трогали.
Мне подумалось, что для этих существ мой вид слишком непривычен; и правда, сколько я ни оглядывался вокруг, на дереве больше не было птиц. Зато на глаза мне попался странный кокон, размером куда больше, чем прочие. Из любопытства я подобрался к нему и распорол плотную поверхность когтями. Густая зеленоватая жидкость хлынула наружу, как вода из легких утопленника. Внутри и правда оказалась птица! И у нее было лицо, знакомое мне, — лицо Сатхатхор, небет ирету, которая погибла несколько лет назад от проклятья Лу. Перья на ее висках слиплись иглами, кожа была цвета золы. Я принялся будить ее, неуклюже размахивая крыльями, — и она даже очнулась, но не произнесла ни звука и ничем не показала, что узнает меня.
А затем я разглядел среди ветвей и другие большие коконы; в них тоже могли томиться мои товарищи! Решив так, я принялся перелетать с ветки на ветку, разрывая когтями неподатливые оболочки. Оттуда и правда выпадали птицы с лицами ремет и мордами вепвавет — среди них была и ведьма с сорочьими перьями, когда-то напророчившая мне венец Железного господина. Вепвавет я оставлял там, где нашел, не зная, что еще с ними делать; ремет собирал в стаю. Хоть они и потеряли разум, но поворачивали головы, если я звал их по имени, и послушно следовали за мной.
Мало-помалу я собрал с дерева души всех, кто был убит в Махапурбах, — даже Уси, прибывшего сюда раньше меня, — но так и не сумел отыскать ни одного Железного господина, погибшего от безымянной болезни; не нашел я и ругпо… Наконец, оставив попытки, я поднялся вверх и полетел против течения небесной реки, указывая дорогу остальным ремет, на юг, к Кекуит. За время, которое я провел в птичьем обличье, мои крылья окрепли и без труда перебарывали встречный ветер. Скоро впереди показались Северные горы, мокнущие в облачном молоке, а затем и Мизинец, и блестящее, как зеркало, Бьяцо, и наш корабль. Влетев внутрь, я увлек стаю душ туда, где хранятся Сах спящих и мертвецов. Каждой из птиц я указал ее прежнее тело; там они и остались, нахохлившись, выжидая — не придет ли время родиться снова?
Я еще не знал, что одному из вернувшихся в Кекуит суждено стать сыном Меретсегер и моим будущим отцом. Да я и не спешил возвращаться в круг живых, вместо этого решив исполнить одну задумку.
Удар опрокинул меня; в один миг я пронесся сквозь воздух и голубые испарения земли и упал на дно ущелья, усеянное камнями. Падение было болезненным, хоть я и был уже мертв; но как только мои крылья окрепли, я снова взлетел — и снова не смог одолеть невидимую преграду. Это повторилось не раз и не два — до последнего я не хотел верить в неудачу! В мире живых прошли годы, прежде чем я отступился от своей цели. Так я выучил, что этот мир обнесен непроницаемой стеной и все его обитатели — телесные и бестелесные, маленькие и большие, ремет и вепвавет — на самом деле его пленники. И даже если бы Кекуит удалось залечить свои раны, мы все равно не смогли бы вернуться домой…
Но прежде, чем вернуться на корабль, я решил исполнить еще одну задумку. Отправившись в красный край Апарагояна, я нашел трещину, глубоко вгрызавшуюся в тонкую земную кору. По ее червиному ходу я стал спускаться вниз; сначала миновал сеть просторных пещер, заполненных мерцанием зеленых грибов и лиловых кристаллов, а затем и потоки расплавленных, раскаленных пород, не поддавшись их течению; через полвздоха они превратились в тусклое багровое свечение далеко за моей спиной. Внезапно откуда-то подул ветер, с каждым мгновением все усиливающийся; сам воздух вокруг стал плотнее и налился густой чернотой, какой не бывает и в самых глухих сумерках, когда солнце и луна убегают с неба, как поджавшие хвост собаки. Мне не нужно было даже шевелить крыльями — я мог парить на потоках воздуха, как сорвавшийся с веревки дарчо, опускаясь все ниже. От вихрящихся прикосновений жара перья на моем хвосте свистели, как пущенные во врагов стрелы. Собравшись с духом, я сложил крылья — и камнем упал во мрак.
Сначала мне показалось, что я утратил все чувства: и зрение, и слух, и осязание. Вокруг не было ничего; не было даже времени, чтобы сказать, сколько я пробыл в этой пустоте. И когда мне подумалось, что я останусь здесь навсегда, я услышал голос: он был подобен одновременно грохоту рушащихся гор, и шуму разливающихся морей, и реву огня в пылающих лесах, и раскатам тысячи громов. Этот звук внушал такой трепет, что я кинулся прочь, сквозь темноту, не разбирая дороги; пронзительный, невыносимо горячий ветер ударил мне в спину и понес вперед. Слева и справа мне мерещились глубокие пропасти — белая и черная, а за спиной — третья, красная; казалось, что я вот-вот упаду в них.
Но ветер вытолкнул меня на поверхность и покатил по ней, как комок сухой травы; только у мостов и лакхангов и у подножья чортенов он ослабевал немного, давая мне отдохнуть. Однако длилось это недолго — не успевал я перевести дух, как порывы бури снова налетали на меня, осыпали голову и шею крупным градом, толчками и ударами и заставляли тронуться с места.
На своем пути я видел прекрасные дворцы и глубокие норы в земле, полные тумана, и леса, где бродили вращающиеся огненные круги, и пустынные равнины, на которых чернели обугленные пни и пятна сажи. Я слышал песни, жалобные, как плач, — их пели нежные, влекущие женские голоса; но я не пошел за ними. Вместо этого буря понесла меня к Бьяру — и я увидел, что город у озера разросся и нарядился в яркие одежды; его тораны стали выше, лакханги блестели свежим красным лаком, а там, где раньше паслись стада диких сайгаков, трудолюбивые шингпа посеяли ячмень и пшеницу. Сколько времени прошло с тех пор, как я умер? Мне казалось, недели — но на самом деле миновало больше сотни лет. Наконец, меня швырнуло на порог Кекуит, и скоро я снова родился среди ремет. Мне дали новое имя — Нейт.