Три Нити
Шрифт:
— Иди, — послышался из-за занавеси голос, такой тихий, что сразу и не скажешь — женский или мужской.
— Как знаешь, — богиня пожала плечами и, подхватив с пола уже знакомую мне пучеглазую маску демона-кузнеца, вышла прочь. Лекарь тотчас занял ее место, разложив на коленях сверток с блестящими иглами и крючками. Я поставил опостылевший поднос на плоскую крышку ящика и стал рядом со стариком, разглядывая вышивку на пологе кровати: красные дронги с горбами-горами, изящные олени и приземистые бараны скакали, высоко задирая копыта, голова к хвосту, по синему пространству, похожему на ночное небо. Кое-где на жестких шерстинках прилипла желтоватая
Наконец Сиа соорудил нечто, напоминающее бескрылого комара с серебряным стрекалом и стеклянным брюхом, наполненным собранным нектаром; затем, отложив остальные инструменты, встал и откинул занавес. Я охнул от страха и вцепился с его халат с такой силой, будто это был непроницаемый щит из семи воловьих шкур.
В лежащем на кровати я узнал Железного господина — хотя выглядел он скверно. Губы почернели, будто от холода, — но по лицу крупными каплями стекал пот, оставляя на подушке влажные пятна. Синие и зеленые вены вздулись висках; пальцы мертвой хваткой вцепились в странные четки, — бусины в них были похожи на рогатые плоды сорняка, зовущегося гзэма пханг чхэн[4]; я никогда прежде не видел таких, даже у шенов в Перстне.
Сиа склонился над больным, приложил кусок белого хлопка к напряженной шее и вдруг воткнул в нее иглу почти на три пальца. Мне показалось, что бог этого даже не заметил; его глаза под закрытыми веками двигались, как у спящего. И все же, когда лекарь закончил, он сказал:
— Спасибо.
Старик пожал плечами, убрал кусочки «комара» обратно в сверток и уселся перед кроватью, будто ожидая чего-то. Так прошло около получаса. В комнате было очень тихо — и от этой тишины все громче становились звуки внутри моего тела. Кровь шумела, как бегущая между скал река; из носа доносилось сипение набухающих и сжимающихся легких, а в кишках булькало от тревоги; это было невыносимо. Светящиеся кристаллы на потолке несколько раз тускнели — почти гасли! — и разгорались снова, а Сиа все молчал.
— Ты устал, — щелкнув бусинами на четках, сказал вдруг Железный господин. — Отдохни. Никто не должен бодрствовать со мной.
Лекарь склонил голову, потер слезящиеся глаза, а потом со вздохом поднялся.
— Ладно. Но ты останься здесь, Нуму — поспишь одну ночку на стуле, тебе он как раз по размеру. Главное, присмотри за ним. Если будет совсем плохо — зови меня. Сделаешь?
— Ааа… — только и ответил я; но на спине у Сиа не росло ушей, чтобы это услышать.
Так я и остался стоять, носом к двери, хвостом к кровати, вытянувшись, как прикидывающаяся веткой выпь, и дрожа всем телом. Мне страшно было обернуться. Живот скрутило; во рту медленно скапливалась слюна. Лампы опять моргнули, на мгновение наполнив комнату темнотой; на западной стене заплясали снежные тени, похожие на бестолково суетящихся мух. Их движение почему-то успокаивало; когда свет загорелся снова, мне хватило смелости, чтобы украдкой посмотреть на постель и лежащего в ней. Лха не шевелился и, кажется, даже не дышал. Его лицо над складками одеяла походило на торма из белой муки, который вот-вот бросят в огонь; пот катился по щекам, как расплавленное масло.
Щелкнули четки. Железный господин открыл глаза и посмотрел на меня.
— Подойди ближе.
Не смея ослушаться, я на тряпичных лапах приблизился к нему.
— Подними голову.
Перед глазами мелькнули длинные пальцы с плоскими когтями; они раздвинулись, как клешни скорпиона, потом сошлись опять, коснулись щек и бровей, обоих висков… Я по-рыбьи распахнул
— Не бойся — я только сниму мерку для маски. Селкет говорила, ты хочешь пойти с нами в город. Для этого нужно сделать обличье, — сказал Железный господин, а затем опустил ладонь и снова откинулся на подушку. Скрипнули сжатые зубы.
— Мо… может, мне позвать Сиа?
— Не надо. Ты тоже можешь идти.
— Но… — я запнулся, не зная, что сказать, — с одной стороны, мне очень хотелось бежать отсюда; но с другой, Железный господин был, несомненно, болен. Не зря же лекарь велел мне остаться и присматривать за ним.
— Со мной ничего не случится, — медленно произнес лха, опять закрывая глаза — будто и не ко мне обращался. — Если я не засну, ничего не случится.
Ненадолго воцарилось молчание; и вдруг я проблеял, содрогаясь от собственного нахальства:
— Хочешь, я расскажу что-нибудь? Например, Сиа научил меня одной загадке: зад волосат, язык — сущий ад!
Не успел я договорить, как сам понял, какую глупость ляпнул; но, к моему удивлению, бог ответил:
— Луковица. Снизу у нее волосы — корни, а сверху — едкие перья.
— Точно! Откуда ты знаешь?
— Это старая детская загадка. Я слышал ее еще в Новом Доме.
— Господин, а ты правда помнишь свои предыдущие жизни, до того, как ты стал… ну, Эрликом?
Лха долго молчал; но вот снова щелкнули четки и раздался глухой голос:
— Да.
— А… что ты помнишь?
— Я могу рассказать тебе; это… поможет не заснуть. Но тогда сядь — рассказ будет долгим.
***
Я привожу слова Железного господина очищенными от всяких примесей, прозрачными, как прирученная вода, — без череды назойливых вопросов, которые я не смог удержать под языком, без шумов ночи, цеплявшихся за гриву, как когти летучей мыши, — так, как они были бы произнесены в закрытых комнатах Перстня, в кругу ближайших учеников-почжутов.
И пусть я не был посвященным шенпо и поначалу не уразумел даже половины сказанного, — но и возница не видит вращение колес, а его повозка все же движется. Читающий эти строки! Не забывай об этом.
***
…до того, как мое Рен распалось на две части, меня звали Нефермаат.
Я был помощником ругпо на этом корабле. Только мы двое — я и ругпо — и хранительница Меретсегер бодрствовали, когда Кекуит отправилась от луны Старого Дома к системе звезды Тубан. Большую часть пути мы преодолели одним быстрым прыжком, но после этого месектет предстояло еще долгие годы лететь сквозь тьму, чтобы добраться до планеты, которая могла бы приютить наш народ.
На что она была похожа? Представь слугу у подножия царского трона. Он не смеет ни шевельнуться, ни оторвать глаз от своего господина; его лицо обливается потом, его спину сводит от холода. Вот какой была та планета: одна ее часть, всегда обращенная к солнцу, пылала, другая — поросла льдом. Ученые ремет надеялись, что на границе между невыносимыми жаром и холодом хватит места для нас.
Но нам не суждено было добраться туда.
На пятый год после прыжка перед носом Кекуит загорелась белая искра, не больше зерна горчицы; с каждым днем она увеличивалась в размерах, превратившись сначала в серебряную монету, затем — в круглое зеркало. Вскоре мы уже могли различить ленты облаков и под ними — черный океан и четыре махадвипы. Ты знаешь их имена, Нуму?