Три Нити
Шрифт:
— Может, если бы ты рассказал Шаи, что не ешь вместе со всеми не из какого-то коварства, а потому, что противно, он бы понял? И меньше волновался?
— Ты сам видел: он не хочет меня слушать. И, боюсь, дело совсем не в еде: Шаи не может простить мне то, что случилось со спящими. Думаю, он уже сообщил, что я наложил на них ужасное проклятие? — спросил Железный господин так, что меня немедля бросило в жар от стыда. Подозрения молодого лха, которые звучали так грозно и зловеще в темноте заброшенной спальни, сейчас, солнечным днем, казались просто нелепыми. — И это правда. Только это не проклятье,
— Шаи говорил, они сошли с ума из-за того, что неправильно перерождались?
— Да, верно. Помнишь, я рассказал тебе, как снял души ремет с дерева, растущего на самом севере, прямо на темени мира? Туда умершие прилетают, чтобы подготовиться к новому воплощению, — а я, сам того не зная, помешал моим товарищам. Да, я искренне полагал, что делаю доброе дело, — но оправдывает ли это меня?.. Так или иначе, когда ремет стали рождаться во второй раз, их сердца уже переполнились избытками памяти; а к третьему рождению просто-напросто раскололись, как горшки в слишком жаркой печи. Видел бы ты, как эти несчастные стояли, уставившись в пустоту, заново проживая то, чего уже нет! А потом будто просыпались и вскрикивали от испуга, и озирались, не узнавая никого и ничего вокруг.
Хуже всего то, что я уже видел такое раньше, в Старом Доме. Там всегда мечтали создать настоящих бессмертных, нечеру[8]. И у нас почти получилось: наука смогла продлить жизнь ремет на сотни и тысячи лет. Но, хотя тела нечеру оставались бодры и здоровы, их разумы в конце концов рушились под тяжестью памяти. «Стекло и дерево», вот как это прозвали в Новом Доме: нечеру не ведали, что творили вчера, зато помнили пение птицы, от которой и пыли уже не осталось. И это — одна из причин того, что после войны Домов ввели запрет на бесконечное продление жизни.
И вот я сам создал новых нечеру! Мои товарищи не умерли полностью, но и жить не могли. Они увязли в бардо[9], которому нет названия; и я не знал, что делать с этим.
— А почему ты просто не отправил их на то дерево?
— Для этого мне пришлось бы их убить, — просто ответил Железный господин. — Да и кто знает, не был ли вред, нанесенный мною, слишком глубок? Что, если бы они родились какими-нибудь червями или мухами?.. В конце концов, я решил, что лучше всего дать им возможность полностью уйти в воспоминания. И они приняли ее с радостью… по крайней мере, я на это надеюсь.
— А почему они не могут проснуться?
— Их состояние, Нуму, нельзя назвать обычным сном. Это самое глубокое забытье, какое только можно представить — настолько глубокое, что изнутри его не отличить от бодрствования. Видел бесконечные узлы, замыкающиеся сами в себе? — тут бог начертил в воздухе линию, соединяющуюся головой и хвостом, будто тело голодного змея. — Души спящих скручены также; они заперты сами в себе. Этот мир больше не потревожит их, никогда.
— Почему же все остальные не уснули?
— Я и сам до конца не понимаю, почему выход из круга перерождений оказался благом для одних, и злом — для других. Почему Камала, Утпала и Падма не сломались,
— Хм… а какая цель у тебя, господин?
Эрлик вдруг снял с пояса блестящий диск на длинной ручке.
— Знаешь, что это такое? Зеркало правды.
— О, я слышал про него от шенов!
— Опробуй-ка его сам. Положи ладонь вот сюда и соври что-нибудь, — и сразу убирай! Понял?
Я с опаской коснулся гладкой поверхности — она была такая холодная, что кончики пальцев сразу занемели.
— Люблю чистить зубы по утрам!
Зеркало тут же раскалилось докрасна! Я едва успел отдернуть лапу. Шерстинки на запястье свернулись и пошли рыжиной; в воздухе запахло горелым.
— Так оно и работает: истины не показывает, зато наказывает за ложь. А теперь смотри внимательно, — Железный господин прижал ладонь к зачарованному металлу и медленно, внятно произнес. — Все, что я делал, делаю и буду делать в этом мире, я направлю во благо всех живых существ. Это моя цель.
Поверхность зеркала не дрогнула, не изменила цвет. Но прежде, чем он успел убрать ладонь, я в порыве смелости… или наглости, — спросил:
— А безумный ругпо сказал что-нибудь, когда увидел тебя — ну, перед тем как… как Кекуит начала падать? Кроме того, о чем ты рассказал мне прежде?
— Нет, — с некоторым удивлением отозвался Железный господин. Зеркало под длинными, по-паучьи растопыренными пальцами при этом осталось холодным и светлым, как луна. — С чего ты взял?.. А теперь извини, Нуму, но мне нужно идти — Стена сама себя не построит.
[1] Kkw (кеку) — «темнота»; «Кекуит» — женская форма слова.
[2] Sromanagpo (тиб.) — конопля.
[3] Рдзиб-рдзиб (тиб.) — разновидность навозных жуков.
[4] Маричи — богиня рассвета. Среди ее атрибутов — иголка и нитки.
[5] Из гл. XII Законов Ману.
[6] (др. — ег.) Примерно 5 км.
[7] Вина — старинный индийский щипковый музыкальный инструмент.
[8] Нечер (др. — ег.) — бог.
[9] Бардо (тиб.) — то или иное длящееся состояние живого существа (бардо сна, бардо момента смерти, бардо нового рождения и т. д.)
Свиток VII. Белая сова, черный бык
После разговора с Палден Лхамо мысль о том, чтобы обучиться колдовству, не покидала меня. Если уж Камала получила дар превращаться в зверей и птиц почти случайно, то чего можно добиться, приложив усилия! К тому же, согласно гороскопу, в прошлых жизнях мне доводилось рождаться демоном Дуд. Должны же были у меня остаться способности с той поры? Чтобы проверить себя, я нашел на полке в покоях Сиа какой-то булыжник, ничем не примечательный, кроме слюдяных полос на боку, и вряд ли нужный в хозяйстве (по крайней мере, лекарь его так и не хватился), и по вечерам, уже лежа в кровати, сжимал его в лапах, мысленно приказывая, упрашивая, умоляя превратиться в пыль. Но каменюка оставалась твердой, как ячье копыто или белье, брошенное на морозе забывчивой хозяйкой! Правда, когда я уже соскальзывал в сон, мне всякий раз чудилось, что камень тает, подобно маслу, протекая между пальцев струйками шелковистого песка.