Три подруги и разбитое зеркало

Солнцева Анастасия

Она смотрела на волны, а я смотрела на неё. Смотрела и видела то, что не смогла рассмотреть сразу. А может быть, все-таки рассмотрела и именно поэтому сидела сейчас здесь.

Она была красивой, но в ней жила боль и безнадега. Она была пропитана ими.

«Так вот, почему ты попрощалась с ним, – подумала я. – Вот, почему ты бросила его тогда, на балу, почти три года назад. Теперь я тебя поняла».

Девушка умирала. Сейчас, сидя рядом с ней, я это четко видела. Болезнь сжирала её изнутри. И жить ей оставалось немного. Год. В лучшем случае. Но,

скорее всего, и того меньше. Она была сильной, очень сильной, но никакая сила на свете не могла победить то, что уничтожало её тело. Но она боролась. И именно поэтому была еще жива. По сути, лишь невероятная сила воли удерживала её в мире живых. И всё же болезнь была сильнее.

Ян мог спасти её. Мог, но почему-то до сих пор так и не пожелал сделать этого.

Я не помню, когда приняла решение. Я имею ввиду, не было какого-то конкретного момента, когда я сделала выбор. Когда выбрала её вместо себя, хоть и зная, что вырвав Бель из лап смерти, я, тем самым, подставлю под угрозу собственную жизнь. Потому что Совет боялся Чуму и только Чуму.

Наверное, я просто делала то, что мне казалось правильным, ведь я хотела, чтобы эта девушка жила.

Глава 35

За месяц до убийства ягуаретта. Третья неделя апреля. Среда.

«Каждое утро в Африке просыпается газель. Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпает лев. Он должен бежать быстрее газели, иначе умрет от голода. Не важно, кто ты – лев или газель. Когда солнце встает, надо бежать».

Беги быстрее.

Или умри.

Потому что где-то в мире, возможно, на другом конце этого маленького круглого шарика есть одна газель, которую ты должен догнать.

Потому что где-то, возможно, прямо за твоей спиной, крадется лев, от которого надо удрать.

– Беги быстрее, – повторила я вслух, – или умри.

Природа не ставит иных целей, кроме выживания. Не важно, кто ты и чему посвящаешь свою жизнь, выжить – вот что главное. Вот, что было моей целью с того дня, как я поняла – Совет хочет моей смерти. Но теперь важно было, чтобы выжила не только я, а кое-кто еще.

Сбежав с утоптанной лесной дорожки, я ступила на землю, обильно усеянную осыпавшимися и пожелтевшими иглами, сбавляя темп. Пара шагов – и вот я уже иду меж многолетними елями, высаженными когда-то аккуратными рядами. Это была так давно, что никто и не вспомнит, когда взошли первые ростки. А теперь некогда слабые зеленые восходы соединялись над моей головой, заслоняя небо.

Я старалась двигаться тихо, не издавая ни звука, но это было почти невыполнимой задачей.

Стояло раннее утро. Где-то там, далеко шумел просыпающийся и вступающий в фазу активной жизнедеятельности город. А здесь, среди многолетних вечнозеленых деревьев никого не было, лишь птицы встречали новый апрельский день разноголосым чириканьем, устроив утреннюю распевку и перекличку, в тишине леса походившую на грохотание оркестра. Еловый ковер шуршал и проминался под моими ногами, я чувствовала неустойчивость

каждого шага. И чем глубже в лес заходила, тем сильнее колебалась земля под моими ногами. В какой-то момент мне показалось, будто я шагаю по воде, усеянной древесным мусором.

Деревья вокруг меня густели. Количество света, пропускаемого кронами, уменьшалось. Создавалось впечатление, будто день промелькнул как молния и наступили сумерки. Но я знала, что это – лишь наваждение. И упорно двигалась дальше, пока ели вдруг не расступились, и я не оказалась перед густыми зарослями дикого боярышника, росшего беспорядочно – во все стороны сразу. Некоторые разрослись настолько, что лежали на земле, как уроненные плети.

– Серьезно? – пробормотала я себе под нос. – Ладно, будь по-твоему.

И полезла внутрь зарослей, не очень аккуратно убирая со своего пути ветки, густо усеянные мелкой листвой. Ветки били по лицу, царапали незащищенные руки и ноги, цеплялись за одежду и, казалось, всеми силами пытались меня остановить.

Когда вокруг щиколотки вдруг обвился тонкий прутик, обжигая и с силой стягивая кожу, я вскрикнула и рухнула на колени. Ко мне змеями поползли другие ветки, желая схватить, связать, обездвижить.

– Если ты оставишь меня здесь, то никогда не узнаешь, зачем я пришла! – выкрикнула я, крепко зажмуриваясь. – И что хочу тебе предложить! А тебе ведь интересно, правда?

Последние слова прошептала, роняя голос до едва различимого стона. Но знала, что буду услышана.

Ветки замерли, покачались в воздухе некоторое время, вновь напоминая змей, но теперь уже тех, чьим вниманием завладел заклинатель, а после медленно отступили.

– Так-то лучше, – кивнула я, встала, отряхнула руки, вытерев их об велосипедки.

Стоило мне сделать шаг, как ветки с шуршание раздвинулись, и я увидела небольшую полянку с фруктовыми деревьями. Некоторые из них цвели, другие уже дали сочные плоды, что противоречило всем законам равновесия.

Под деревьями густыми гнездами росли грибы. Я была препаршивым грибником, с трудом отличая лисички от мышат. А подберезовик от подосиновика не отличила бы, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

Но мухоморы узнала сразу.

Их было много.

И особенно обильно эти опасные грибы росли под скромным домиком.

Простая кладка из белого необработанного камня, чуть поблескивающего на солнце, с промазанными смолой швами. Покрытая мхом крыша. Три фонаря над входом. И столько же деревянных ступенек, ведущих в дом.

Заскрипела дверь, открываясь.

Я оглянулась назад.

За стеной боярышника было невидно леса, зато солнечный свет лился обильно, рассеивая гнетущую атмосферу.

Я прошла мимо яблони, на крепки ветвях которой болтались крупные наливные красные яблоки, так и притягивавшие взгляд.

Рот моментально заполнился слюной. Я тяжело сглотнула и тряхнула головой, отвоевывая свой разум у наваждения.

Ускорилась, взбежала под затрещавшими подо мной ступеньками и вошла в дом.