Три желания, или дневник Варвары Лгуновой

Рауэр Регина

— Ага.

— Ты его вообще откуда знаешь?

— Друг моего деда и мой крестный, — я тяжело вздыхаю.

— А я думал мне с родственниками не повезло, — задумчиво тянет Ник.

Сомневаюсь, переплюнуть Савелия Евстафьевича по выходкам и сложности характера практически невозможно.

На моей памяти так вообще никому не удавалось, хотя легенды и семейная хроника шепчет о его бабке, что производила фурор и эпатировала публику чуть ли не на балах Романовых, а после ставила на уши всю Европу своими выходками.

В

общем, веры этому было мало, но на ночь вместо сказки от дяди Сава шло неплохо. Было интересно пока не заглядывала мама или бабушка и не начинали хвататься за голову, что ребенку такое знать не то, что рано, а в принципе нельзя.

— Ты давно на чертовом колесе каталась? — внезапно спрашивает Ник, вырывая из милых моей душе воспоминаний детства, и кивает на возвышающееся над парком и деревьями колесо.

— На этом ни разу.

— 50 метров, — он улыбается по-хулигански и протягивает раскрытую ладонь. — Рискнешь?

Знаете, я никогда не могла понять как в «Один дома» умудрились забыть дома ребенка. Вот правда, смотрел и недоумевала.

Пока не очутилась на высоте 50 метров от земли и не поняла, что чего-то не хватает. Очень сильно так не достает.

Чего-то мелкого, вредного и хвостатого.

Когда же поняла, то не побледнела, а посерела причем в раз и из кабинки попыталась выйти.

— Куда? — удивился Ник и схватил за футболку.

Усадил напротив и заботливо спросил:

— Ты чего, высоты боишься?

— Н-нет.

— Укачало?

Подняв голову и посмотрев на него расширенными от ужаса глазами, я слабо прошептала:

— Ник, мы Сенечку у дяди Савы забыли.

Если б я бегала так на физкультуре, то физрук мог бы мной гордиться и на меня молиться, протирая тряпочкой все кубки и золотые медальки, что я выиграла.

Но способность и любовь к спорту у меня просыпается только в экстремальных ситуациях, а посему титул чемпиона мне не светит.

Не дожидаясь, когда кольцо окончательно остановится и служащий разрешит выйти, мы перемахнули через все ограждения и понеслись к выходу.

— Если эта скотина что-то разбила, я труп, — задыхаясь и уже зеленая от ужаса, на ходу выдохнула я.

Господи, Сенечка, мать твою, но хоть раз не подставляй меня! Ты ж ценники не видел в этой квартире! Да там за любую кружку мы с тобой до конца жизни не расплатимся, а про вазы китайские я вообще молчу!

— Да может еще обойдется, — выдергивая меня из-под мчащейся на нас машины, пропыхтел Ник.

Вслед нам заорали что-то нелицеприятное и засигналили.

Знаем, знаем, через оживленную автомагистраль на красный бегают только самоубийцы и обнаглевшие уроды, коим на всех…

— Давай через дворы! — теперь уже я дернула Ника в сторону, и мы помчались мимо возмущающихся мамаш с детьми.

— Детское время давно вышло, — зло рявкнула я, огибая очередную нерадивую мамашу

с особо громкими воплями в адрес совсем обалдевшей молодежи.

В общем, нас прокляли раз пятьсот и икаться нам должно минимум до утра, но до дома Савелия Евстафьевича мы добрались за рекордные пятнадцать минут.

На последнем издыхания, если конкретно я, добрались.

А на второй этаж я так в принципе заползала исключительно на упрямстве и вредности.

— Стучи, — простонала я и сползла на мраморный пол по стеночке.

Открыли нам не сразу, и за эти минуты в моей голове пронеслись все мысли начиная с ломбарда и моих украшения и заканчивая продажей моих же органов. Ибо тишина в квартире с енотом — это страшно, а в квартире антиквара еще и очень-очень дорого.

Может как любимую и единственную крестницу Савелий Евстафьевич поймет и простит?

Дверь наконец открыли.

— Ник? — голос дяди Савы был удивленным и растерянным.

А растерянность — это не его, от слова совсем, поэтому слабая надежда на хороший исход издохла окончательно.

— Варя?!

Удивление по десятибалльной шкале достигло одиннадцати, а я вдруг услышала уже знакомый звук, похожий на мурлыканье кошки, и недоверчиво открыла глаза.

Моргнула.

И еще раз моргнула, а затем протерла глаза.

Савелий Евстафьевич, что последние десять лет вел войну с Амелией Карловной о котах и кошках, коим в приличном доме не место и вообще аллергия на шерсть — наше все, стоял с енотистым гадом на руках и вид имел на редкость умиротворённый и довольный.

Сенечка, вальяжно развалившись, взирал прицельно на меня. Презрительно-насмешливо так глядел и — честное слово! — ухмылялся.

Не-на-ви-жу!!!

— Мы за енотом, — выговорил Ник и протянул мне руку, помогая подняться.

Ноги дрожали и завтра я с кровати не встану после этого марш-броска. Точно. Буду лежать и ныть про хвостатых скотин, что превратили мою жизнь в ад, и проклинать Светку с ее Антуаном.

— Савелий Евстафьевич, вы почему мне не позвонили и на звонки не отвечали?!

— Телефон не нашел, — невозмутимо ответил любимый крестный и погладил енота по голове.

Сенечка довольно улыбнулся и мурлыкнул. Я подозрительно прищурилась, ибо врет. Точно говорю, врет. Причем, в наглую!

Вздохнув, ибо не докажешь, я рискнула спросить-попросить:

— Скажите, что он несильно разнес вашу квартиру, пожалуйста…

— Кто, Луций Анней Сенека?!

Возмутились оба и дядя Сава, и Сенчека, что сощурился и издевательски фыркнул.

— Да он наимилейший мальчик, дитя мое! — продолжил дядя Сава защитную речь в адрес хвостатого гада. — Ты в годы своего младенчества вела себя куда хуже! Помнишь того прекрасного бисквитного ангела из севрского фарфора, что ты разбила в два года?! А порванную в годик третью страницу…