Три желания, или дневник Варвары Лгуновой
Шрифт:
Парень, оказавшийся рядом, — все ж холл загса слишком тесен! — приосанивается и к нам с голливудской улыбкой поворачивается, а я окидываю его придирчивым взглядом и снисходительно сообщаю:
— Молодой человек, это не вам. Вы на четверочку и то, если сбреете эту кошмарную бороду. Хоттабыч уже не в моде.
Голливудская улыбка превращается в голливудский оскал и…
— Варька! — Милка корчит извиняющуюся рожу и тянет меня уже в другую сторону.
— Ему серьезно не идет борода!
— Знаю, но это не повод говорить подобное свидетелю нашего
— Это свидетель Антуана?! — я оглядываюсь, но Милка продолжает тащить меня вперед. — Блин, может я извинюсь?!
— Нет, — на ее лице появляется священный ужас, — не смей! Ты десять минут назад извинялась перед теткой Светика, и она теперь уверена, что ты либо под кайфом, либо Светку прокляла.
— Чего?!
От возмущения-изумления я резко торможу.
— А ничего, — огрызается Мила и тащит меня дальше, — не надо ей было полчаса заливать, как ты рада за Светку и какая она у нас замечательная и красивая сегодня.
— А что, я должна была признаться, что она похожа на многоярусный торт, скрещенный с новогодней елкой?
И, когда я смотрю на нее, мои глаза начинают слезиться далеко не от умиления.
— Нет! — Милка теряет терпение. — Варька, ты можешь просто постоять спокойно и помолчать? Церемония начнется через десять минут.
— Еще целых десять минут? — стон вырывается сам. — Кошмар!
— Нет, свадьба, — хмыкает позади Ромка, — впрочем… ты права, это синонимы.
— Ромыч!
Я оборачиваюсь и собираюсь кинуться обниматься. На радостях, что в стане адекватных и нормальных прибыло, но, во-первых, ручки у меня уже заняты Сенечкой, во-вторых, на моих босоножках и при длине моего платья резкие движения противопоказаны, в-третьих, целовать меня нельзя и самой тоже нельзя, ибо два часа у визажиста — это еще и две тонны косметики.
— Варвар… — Ромка берет меня за свободную руку и заставляет прокрутиться, — признайся, что решила сорвать поездку Дэна своим видом.
— Угадал… — страшным шепотом сознаюсь, округлив глаза, и без тени сожаления добавлю, — все, придется тебя убить, дабы больше никто не узнал…
Милка, скрестив руки на груди, фыркает и взгляд Ромки приклеивается к ней. В принципе все внимание переключается на нее и на мое нетерпеливое «Где жертва моей хитрости?» он только машет, что у машины, сейчас придет.
Угу, жду.
И с интересом, чуть отойдя, наблюдаю за Ромкиной физиономией. Восхищение на ней сменяется обеспокоенностью, а после ревниво-собственнического взгляда по сторонам гневом и безапелляционным:
— Ты едешь переодеваться.
— Чего?!
Столь оторопевшего и изумленного лица у Милы мне тоже не приходилось еще видеть. Она кидает растерянный взгляд на меня, а я старательно рассматриваю кольца на стене и плакат со стишком.
Красиво нарисовано.
Да.
— Ты. Переодеваешься, — процедил сквозь зубы, между тем, Рома и потащил упирающуюся Милку на выход.
Еще и пиджак стянув на нее накинул и закутал.
Последним, что я услышала, были приглушенные вопли Милы, что церемония через десять минут
Ромка, видимо, согласился, что уходить — это по-свински, вот на руках — совсем другое дело, и из загса ее вытащил аки жених невесту.
— Чего это они?! — возникшую сбоку и ошарашенную Светку я заметила, когда мысленно утирала слезу умиления и белым платочком вслед махала.
Златовласый Эрот в образе спиногрыза с крылышками уже отдавал мне стрелы с луком и, пожимая руку, в отряд сводников зачислял.
— Репетируют, — я похлопала ее по плечу, ну точнее по огромному рукаву-фонарику, плечо же в теории где-под ним, — не волнуйся, скоро вернутся.
А если и не вернутся, ты не заметишь.
Хотя у Милки слишком много ответственности, так что в ресторан поздравлять приедут.
Светка же кивнула и отошла, а я довольно прошептала Сенечки:
— Признай, я круче Розы Сабитовой.
В конце концов я смогла уговорить Милку купить изумрудное платье без рукавов, у которого от талии и до пола шли два струящихся слоя юбок — прозрачных — вверх же был полностью закрыт до шеи. Издали этот шедевр смотрелся очень элегантно и строго, а вот вблизи заманчиво и интригующе.
И я почти расплакалась от счастья и вознесла хвалу всем богам, когда случайно откапала это платье, перерыв полгорода, и тихо перематерилась, когда искала под него трусы и уговаривала Милку, что нет, не вульгарно и нет, не слишком.
В самый раз, добавляла коварная я, мысленно потирая ручки и прикидывая текст речи в свою честь, которую на их свадьбе просто обязан будет произнести Ромка, а вслух невзначай заметила:
— Ромке понравится.
Да, это стало решающим фактом, потому что… потому. Иногда можно хоть целыми днями визжать, что «ненавижу этого придурка», но… глаза-то выдают.
— У тебя слишком хитрое выражение лица, — жаркий шепот опалил шею, а меня обхватили за талию и развернули.
И я никогда и ни с чем не перепутаю эти руки, голос и запах.
— Откуда…
— Зеркало, — прошептал Дэн и поцеловал прежде, чем я успела завопить про помаду.
И ладно, к черту помаду.
И весь мир вместе с ней и Сенечкой, который был слегка придушен и возмущен.
После церемонии и голубей на крыльце молодые едут фотографироваться и через мосты. Кто-то едет с ними, грузится в машины с хохотом и подшучиванием, кто-то сразу в ресторан, а мы стоим на крыльце и скоро, кроме нас, никого не остается.
— Ты сегодня очень красивая, — тихо говорит Дэн и отводит от моего лица выбившуюся из прически прядь.
Всю церемонию мы переглядывались, и Сенека был дан мне явно не зря, прятать глупую улыбку в его шерсти оказалось очень удобно.
И мне было плевать, что на меня косились больше, чем на брачующихся и даже регистраторша пару раз запнулась и бросила обеспокоенный взгляд, а стоящий рядом мужик пихнул и спросил, что у меня спрятано и, если водка, то он по-братски… поделиться…
Услышавший это Дэн всхлипнул от смеха, и на нас зашикали со всех сторон.