Тридцать три несчастья
Шрифт:
— Это просьба или заказ?
— Это… заказ.
Глава 30
Наплевав на все Настины запреты, Бархударов, обеспокоенный ее странным поведением, приперся к ней домой. Он несколько минут упорно звонил, но никто не открывал, только Лаки скулила и лаяла за дверью. Бархударов уже собрался сматываться, но в последний момент на всякий случай прислушался. Ему показалось, что кто-то прикрикнул на собаку.
Он еще раз нажал кнопку звонка, а потом и вовсе начал долбить в дверь ногой.
— Насть!
Собака заскулила и заскребла когтями по двери.
— Насть, ну ты чего? Это ж я, Бар-ху-да-ров!
Неожиданно дверь распахнулась, и тонкая женская рука втащила его в прихожую.
Лаки набросилась на него и, приперев к стенке, стала облизывать его розовым шершавым языком.
— Лаки! Девочка моя! Здравствуй, моя хорошая! — обнимался с собакой Бархударов.
— Тебе чего надо? — зашипела на него Настя.
Бархударов освободился из собачьих объятий, взглянул на нее и не узнал свою подругу. От нее остались только глаза, огромные и какие-то больные. Давно не чесанные волосы были схвачены на затылке грязной веревкой, вылинявшая, отвисшая майка болталась до колен, а сама Настя напоминала скелет.
— Ох, ну ни фига себе! — присвистнул Бархударов. — Ну, ты, мать, даешь!.. Как знал, блин… — Он сбросил с плеча сумку и достал из нее бутылку водки, батон колбасы, хлеб и пачку масла.
— Как ты прошел? — тихо спросила Настя.
— Куда? — не понял Бархударов.
— Сюда.
— Как все. Обычно, на лифте. А что, надо было через окно на вертолете?
Настя шикнула на него и посмотрела в «глазок». На лестничной клетке никого не было.
— Ну что ты здесь все раскидал? Давай собирай харч и айда в кухню.
Бархударов подхватил бутылку и хлеб, Настя подобрала колбасу. Но Лаки уже распечатала пачку масла и, злобно рыча, ни в какую не хотела с ней расставаться. Насте пришлось пнуть ее по заднице, и только после этого все трое прошли в кухню.
Бархударов решил охладить водку, он открыл холодильник и не обнаружил там ничего, кроме Лакиных сухарей, засохшей половинки плавленого сырка и одной луковицы.
— Насть… это ты чего? — промямлил он. — Это ты… давно?
— Угу, — Настя жевала хрустящую горбушку.
— Эй, старуха, так не пойдет! — Бархударов отнял у нее батон и принялся готовить бутерброды. Каждый второй кусок колбасы доставался Лаки.
— У тебя денег, что ли, нету?
— Угу. — Настя уплетала колбасу.
— А Витька-то твой где ж? Ничего не понимаю… Как же это все?
— А хочешь, все расскажу? — Измотанная страхом и одиночеством, Настя вдруг решилась. — Только давай сначала выпьем.
— Ну, это мы завсегда.
Бархударов вытащил из холодильника не успевшую остыть бутылку, отвинтил пробку и разлил водку в две кофейные чашки.
И Настя рассказала ему все.
И про то, что ее муж вместе с Коляном взяты в заложники, и про миллион долларов, и про осаду ее квартиры.
Бархударов поверил сразу. Выговорившись, Настя вконец обессилела и стала клевать носом.
— Ты знаешь, Бархударов, я рада, что тебе рассказала…
Глаза
Бархударов бережно поднял ее на руки и перенес на тахту. Он укрыл ее легким пледом, а затем тихо распахнул раму. Зной давно спал, уже сгущались сумерки. Бархударов с наслаждением втянул в себя прохладный воздух, с хрустом потянулся и высунулся в окно. Окинув орлиным взором двор, он не обнаружил ничего подозрительного.
Несколько стариков резались в домино, запозднившиеся мальчишки гоняли на великах, мамаши судачили у подъезда. Темных личностей и подозрительных автомобилей не наблюдалось. Во всяком случае, внизу.
«А пойду-ка я прогуляюсь. Авось будет поучительно и интересно».
Он на цыпочках прокрался мимо спящей Насти, надел на Лаки ошейник и, аккуратно прикрыв дверь, вышел на лестницу.
Собака, виляя хвостом, нетерпеливо крутилась у лифта. Бархударов осторожно перевесился через перила и глянул вниз. Все было спокойно. Тогда он тихонько поднялся наверх и вместе с Лаки проверил оставшиеся этажи. Там тоже никого не было. Он вызвал лифт, и они беспрепятственно добрались до первого этажа.
Лаки стремглав кинулась на улицу и, зажав в зубах огромную корягу, уселась писать прямо у подъезда. Мамаши уже успели разойтись, и, взяв Лаки на поводок, он разболтанной походкой направился к доминошникам.
— Здорово, отцы! Огоньку не найдется?
— А ты кто такой? — протянув коробок, подозрительно оглядел его с головы до ног дед в клетчатой кепке и мятом пиджаке. — Новый хахаль Настькин?
— Да вроде того, — прикурив, Бархударов вернул спички.
— А ну, иди отсюда, кобелюка! Развелось вас тут! Собаку оставь, сам отведу! Вот Витька приедет, всем вам ноги-то повыдергивает!
— Да ладно тебе, дед, чего зашелся? Меня из института прислали, из профкома, понятно? Говорят, заболела она. Вот, пришел проведать, еды ей принес. Вот собачку прогуливаю. Лаки, Лаки, фьють-фьють-фьють! — гунявым голосом позвал он.
— А чего? Чего? — не унимался дед. — Всю неделю к ней хахаль ходит. Тоже, что ль, из профкома? Одни веники ей таскает, а девка прямо на глазах тает. Настька-то, она хорошая. Честная. Виктор уехал, может, на заработки, может, еще куда. А она — ни-ни. Даже на порог этого бугая не пустила. Так на лестнице всю неделю и просидел. Ты уж ежели из профкома, так хоть накорми ее, а то, глядишь, ветром сдует.
— Да не жрет она ничего, окаянная! — встрял в беседу жилистый мужичонка. — Моя Нинка вчера ухи наварила. Бошки селедкам открутила, картошки с перловкой напихала — язык проглотишь, вкуснотища! Ну, и это, значится, Настьке отлила и понесла ей кастрюльку. Так она даже не открыла. Мерсити вам, говорит, не голодная я. И все через дверь, ага.
— А хмырь-то этот сидел? Не знаешь? — спросил дед.
— Сидел. Опять цветков приволок. Нинка говорит, на тыщу, поди, не меньше. Лыбится сидит, детина, а Нинка возьми ему да скажи, дескать, шел бы ты отсюда, мил человек, а то милиционеров позову.