Тригинта. Меч Токугавы
Шрифт:
– А вы предпочли бы очнуться рядом с разлагающимися на солнце трупами?
Я откусила кусок змеи и, не жуя, проглотила.
– Я имею право знать. Если именно я её грохнула, а?
– Почему вы не едите галеты?
– Слишком сухие, а воду нужно беречь. Там вроде бы были канистры…
– Топливо. Воды у нас и вправду немного.
– Вы так и бросили её в песке? А если кто-нибудь найдет, не возникнет ли нездоровой сенсации?
– Сенсация?
– он усмехнулся. Кожа на лице барона так натянулась, что было видно каждую косточку.
– Пожалуй, что и так…
От жира и рыбного
– Барон! У боевиков были сигареты, вы их случайно не прихватили?
– В бардачке. Только это не табак.
– Догадываюсь. Но курить очень хочется…
– Ну, если очень хочется - то можно.
– милостиво разрешил барон.
После первой затяжки под сводом черепа образовался ядерный такой грибок… Я прикрыла глаза и затянулась еще раз. Передала косяк барону. Тот не стал отказываться. Тоже затянулся, глубоко, втягивая щеки. Затем выдохнул и расслабился. Взгляд его смягчился, шрам перестал при каждом движении нервно подпрыгивать к виску.
– Забористая… - выдохнула я сквозь дым.
– Дешевая афганка, с примесью семян и соцветий. Они и дают характерную резь в горле и ощущение распирания в голове.
– Откуда вы столько знаете?
– По опыту.
Я хихикнула, но тут же осеклась: весело, на самом деле, не было. Вздохнула, и пересела под бок к Ростову. Тот обнял меня одной рукой, прижал к себе и поцеловал в макушку. Я снова вздохнула.
– Мы не выберемся, да?
– Ну с чего вы взяли? Посмотрите: вчерашние пленники, сейчас мы гордые обладатели ржавого «Вранглера», трех фляжек с водой и почти целой жареной змеи.
– Да мы богачи…
– И я о том же.
– он затянулся и передал мне чинарик. Дым обжигал губы, но я не бросала, пока не осталось ничего.
– Халиф может прислать еще тварей. Не одну, десять.
– Вряд ли. Сделать даже одну Храфстру - дорогого стоит.
– Храфстру? Что они такое, барон? Когда я впервые произнесла это слово, вы как будто испугались…
– Вам не понравится знать.
Я вывернулась из-под его руки, отодвинулась.
– А у меня есть выбор? Думаете, мне самой хочется? Думаете, мне хотелось видеть, во что превратились мои друзья? Думаете, мне нравилось чувствовать, как Бич рассекает их плоть? Или узнать, что семья - Никодим и Яррист, самые близкие мне люди, - хотят меня убить? Что давно уже всё решили? Или стрелять в эту ртутную тварь, вокруг которой вы напустили столько туману, но не хотите ничего объяснить толком! Ни разу… - я ткнула ему в грудь замызганным пальцем с черной каемкой обломанного ногтя.
– Ни разу за всю жизнь мне не дали решить самой. Ничего! Я не умею принимать решения, потому что я - солдат. Пушечное мясо, разменная монета. Все хотят мою тощую тушку… Для чего?
Я ткнулась коленями в песок, бессильно опустила руки и затихла. Сама не поняла, что я хотела ему доказать?
– Вы злодей, господин барон. Совсем меня не любите…
– Ну что вы, мой ангел.
– он неловко подтащил меня к себе, усадил на колени и стал укачивать, как маленькую.
– Я люблю вас, мучительно и нежно. И я готов отдать за вас всё, что у меня есть.
–
– не передать, как сильно меня смутили его слова.
– Всё, что от нее осталось. И свою жизнь в придачу.
– Вы меня пугаете, Иван.
– Простите. Это всё марихуана… - он ссадил меня на песок и поднялся.
– С вашего позволения, отправлюсь на разведку. А вы поспите, Наоми. Утро вечера мудреней.
– А разве мы не поедем?
– главное, чтобы голос не дрожал.
– Не сегодня. Нужно отдохнуть, набраться сил. Поспите.
И он ушел.
… Машину вели по очереди, но днем ехать все же не рискнули. Слишком много Мираджей - так называл пустынных призраков Никодим. Ночью спокойней.
Иван учил меня находить твёрдую дорогу среди полумесяцев дюн, объезжать дисперсный песок, в котором наш джип мог утонуть за считанные минуты, чуять воду - всегда в глубоких расщелинах, там, где растет колючий кустарник… Он сказал, что через несколько дней мы выедем к оазисам. Нужно избегать тех, в которых обосновались разбойники и наемники, охраняющие нефтяные вышки, а лучше всего попасть к бедуинам. С ними можно договориться…
А потом налетела песчаная буря. Мы зарылись в бархан, укрывшись вонючими бурнусами, взятыми у боевиков. Чуть не померли под шквалами раскаленного ветра, от которого песок спекался кирпично-твердой корочкой… Двигатель «Вранглера» заглох и дальше пришлось идти пешком. Воды больше не было.
В один из палящих дней пришел Никодим. Он появился в сверкающей, слепящей дали, но, только заметив смутную фигуру, я уже знала, что это - он. Слёз не было, так что от облегчения я рассмеялась. Губа треснула и на подбородок закапала черная, густая кровь…
– Здравствуй, блудная дочь.
– он совсем не изменился. Белая поношенная аба, ветер чуть шевелит седые волосы, прядями падающие на плечи, лицо - одновременно жесткое и доброе. Глаза - два ледяных айсберга - смотрят сурово и сочувственно.
– Почему тебя так долго не было?
– я с трудом поднялась на ноги.
– Был занят.
– Теперь ты нам поможешь?
– Нет.
"Приговор окончательный, обжалованию не подлежит". Ну, вот и всё.
– Тогда зачем ты здесь?
– спросила я тихо.
– Попрощаться.
– Что ж… - в груди сделалось пусто и гулко.
– Значит, так тому и быть. Пора, значит.
– Пути Земные неисповедимы.
Я запустила в него горстью песка, и песчинки прошли сквозь зыбкую фигуру…
– Иван! Дорогой барон, очнитесь!
– говорить мешала налипшая вокруг рта корка ссохшегося песка, и я содрала её. Густая сукровица потекла на подбородок.
– Ива-а-ан!
– пришлось хорошенько потрясти барона, чтобы вывести из забытья. Плечи его стали хрупкими, как у птицы - мои пальцы обхватывали их целиком.
– Ч-что? Еще ведь рано. Что случилось? У вас кровь…
– Не важно!
– я облизнула губы.
– Слушайте, Иван! Есть одна штука. Земные Пути…
Он долго кашлял, сплевывая сухим ртом, бессильно свесив голову меж острых коленей, затем поднял на меня воспаленные глаза.