Тринадцатый двор
Шрифт:
Разглядывая внутреннее убранство подвала, Таня невольно присвистнула.
— Чувствуй себя, как дома, — сказал Грешнов, открывая дверцу холодильника. — До завтрашнего утра мы здесь хозяева.
Иван Данилович достал из холодильника красную эмалированную утятницу с фаршированными перцами внутри и поставил её разогреваться на газовую плиту. Наливая воду в чайник, Грешнов задал Тане прямой вопрос:
— Как ты туда попала?
Выложив на зеленое сукно бильярдного стола пронумерованные костяные шары и не находя киев, Таня пожала плечами.
— Их убрали, — пояснил Грешнов, — чтобы Никандр и Влад не играли в рабочее время.
—
— А через эту длинную, с которой вместе в клетке сидела, её Леной зовут, но она придумала называться Отоливой. Я её по театральной пластической студии знаю, вместе там занимались. В моей телефонной книжке значится как Лена-Танец.
Таня стащила с головы парик из искусственных чёрных волос, вынула заколки и, после того, как тряхнула головой, на её плечи упали тяжелые пряди прекрасных каштановых волос.
— Надоели, проклятые, побриться бы наголо, — засмеялась она.
— И как ты умудрилась такое изобилие под крохотную мочалку упрятать? — захотел узнать Ваня.
— У женщин свои секреты, — смеясь, ответила Таня. — Всё в подвале хорошо, только очень зябко.
Грешнов не чувствовал прохлады, но тотчас откликнулся.
— Сейчас включу электрокамин, согреешься.
Журналистка помыла руки, умылась и стала осматриваться. Дала попугаю дольку груши из тех, что нарезал и уложил на тарелку Грешнов. Попугай с такой жадностью рванул фруктовое угощение, что Таня от неожиданности вскрикнула.
— Смотри, палец не сунь, — предостерёг Ваня. — Укусит, будет больно.
— А почему тебя все по имени-отчеству величают? — вернувшись к бильярдному столу и стараясь рукой закатить шар в лузу поинтересовалась журналистка.
— А ты разве не знаешь? — наблюдая за её перемещением, спросил Грешнов. — Со школы пошло, даже ещё раньше. Старшие братья в качестве насмешки и развлечения так меня называли.
— В честь Ивана Калиты?
— Нет, отец Черняховского очень любил. Был такой самый молодой генерал армии, фронтом командовал. Имел все возможности в тридцать семь лет стать маршалом Советского Союза. В его честь назвали.
— Смотри-ка, не всё так просто. Ну-ну, я слушаю.
— Я и говорю, называть так стали до того, как в школу пошёл. У нас в доме всегда собиралось много гостей, взрослые ребята, девушки, их сверстницы. Пили чай, играли в карты, в «дурака», в «Акулину». В основном, это были одноклассники Юры, но и Вася с Гришей Бунтовым всегда при этом присутствовали. Я, как самый маленький, был у них на побегушках. Они в шутку называли меня по имени-отчеству. А когда я пошёл в школу, в первый класс, то какое-то время, вместо заболевшего учителя, уроки вела одна из тех взрослых девиц, с которыми я играл в «Акулину». Вчерашняя выпускница, Нола Парь.
— Что? «Лентяйка»?
— Да. Твоя старшая сестра.
— Не старшая, а сводная.
— Если дело на принцип пошло, твоя единокровная сестра. У вас общий отец. Так вот, к доске всех учеников Нола вызывала по фамилии, а меня, как старого знакомого: «Иди, Иван Данилыч, расскажи». С тех пор и в классе все стали звать по имени-отчеству, не из уважения, а вроде прозвища.
— Понятненько, — сморщилась Таня. — Куда ни верти, в этом мире правят взрослые. Как захотят, так и будут называть. А у тебя, насколько я знаю, есть ещё два брата, Георгий и Василий.
— Да. И ещё Костя Дубровин.
— Такое сейчас редко встретишь, — оценила журналистка, понимая, что Ваня не рисуется, а говорит правду.
— Костина матушка, тётя Ира и наша мама, — родные сёстры. Они очень дружно жили, как подруги. Но и мы берём с них пример.
— Георгий, — он военный? Женат?
— Да, военный. Настоящий герой. А жена вела себя некрасиво. В часть с ним не поехала, будучи законной женой, принимала с удовольствием звонки от ухажёров, подолгу с ними беседовала. Ходил рядом с ней «адъютант», обожатель. Юра воспринимал всё это спокойно, а матушку, конечно, такое поведение невестки раздражало. Родив дочь, Катерина, Юрина жена, уехала в Финляндию, отдохнуть на сорок пять дней. Там сестра её двоюродная жила, в своё время вышедшая замуж за финна. У них отдыхала. Еле выперли обратно в Союз. Своеобразная она, Катя. После свадьбы психоз у неё начался, стала панически наряжаться, говорить, что «жизнь кончилась, молодость ушла». А сейчас они с Юрой в разводе. Она с дочерью эмигрировала в Америку. Ты слышала песню про батальонного разведчика?
— Эта песня про Георгия, я поняла. А я ещё слышала, что его за пьянку из армии выгнали.
— Это ложь.
— Где он сейчас? Служит? Воюет?
— Он уволился из армии. В отставке.
— Значит, сократили. Сидит дома, водку пьёт?
— Что он пьёт, неведомо, но находится вне дома. Есть притча про блудного сына, вот мы такие сыновья. Убегаем из дома родительского, а затем, помаявшись, возвращаемся.
— Когда есть куда вернуться, можно и поскитаться. Я даже считаю, необходимо. Вон, Адушкин, просидел с матерью пятьдесят лет, а теперь остался один и воет по ночам. Такому ночному сторожу и собака не нужна, все за версту стороной магазин обходят.
— Всё-то ты знаешь.
— А Василий, он у тебя коммерсант?
— Да, такой, что только держись.
— Судя по обстановке, успешный.
— Всё это — не его. Рухлядь принадлежит Льву Львовичу Ласкину, вся — из прежнего комиссионного, в котором теперь ресторан «Корабль».
— Не расслышала. Что принадлежит Ласкину? Рухлядь или ресторан?
— И то, и другое.
— Слышала о таком, один из самых- плохих людей на земле.
— Что ты о нём знаешь? — горько усмехнулся Иван Данилович. — Три года назад, когда ты после двадцатой моей просьбы случайно позвонила в институт искусств и таким образом спасла слепого музыканта, у нас здесь всё лежало в руинах. Все были без работы, спивались, умирали. Тем, кому везло, за гроши работали в охране автобусного парка. Всё, что сейчас есть хорошего, — заслуга этого «плохого человека». И потом, он — друг моего старшего брата Георгия, мне неприятно слышать о нём такие слова.
— Хорошо, не стану его ругать. Расскажи о брате, Косте Дубровине.
— Костя — человек сложной судьбы. Закончил МГУ, преподавал филологию, русский как иностранный, сейчас пытается написать книгу.
— С этим всё ясно, неудачник. Ой, прости! А что Бунтов? Он, оказывается, друг Василия ещё со школьной скамьи?
— Да, со школы. А сейчас Гриша — директор нового комиссионного магазина и коммунальный сосед брата Кости. Ну, ты знаешь об этом.
— Не знаю. Мать меня к себе домой не пригласила. Встречаемся в баре ресторана «Корабль». Даст денег и — иди, гуляй. А Мартышкин что за фрукт?