Тринадцатый двор

Дьяченко Алексей Иванович

— Или хвост? — подсказала, смеясь, Галя.

— Пётр Виленович, а почему вы верующих и Россию ненавидите? — спросила Валя.

— Кто? Я? Да если хочешь знать, мы, коммунисты, — возмутился Истуканов, на глазах, краснея, — спасли в людях веру в Бога и тем самым Россию. К тысяча девятьсот семнадцатому году девяносто пять процентов крещёных людей формально обряды соблюдали, а веру в Бога утратили. А когда мы их толкнули в бездну, они опомнились. А так бы Россия исчезла, как Византия. Так что нам, коммунистам, церковники должны сказать спасибо. И за гонения, и за новомучеников. Что за вера без хулы и гонений?

Любая вера крепко стоит только на крови.

— На крови мучеников за веру, — поправила Валя.

— Какая разница? Я что хочу сказать? Капитализм не может быть последней стадией развития человеческого общества. Если не поделятся, то рано или поздно всё у них отберут, а самих порубят на мелкие части, как капусту. Если и не их самих, то детей. Не детей, так внуков. Народ любит справедливость, чтобы у всех всё было поровну. А ты что, Валентина, веришь в загробную жизнь?

— Нет, — засмеялась девушка.

— Хотел сказать, на том свете тебе это зачтётся.

— Пётр Виленович, а у вас была жена? — спросила Галя.

— Была. Страстная. Страсть страстью, но надо же иногда о чем-то и говорить. А с ней было не о чем.

— Глухонемая? — не поняла Галя.

— Уж лучше была бы глухонемая, — усмехнулся Истуканов. — На мистике была повёрнута, обожала всё тайное и неизведанное.

Пётр Виленович взял в руки банку с надписью «Горный мёд», прочитал первое слово в названии как «горький» и в недоумении стал размышлять, для чего бы мог понадобиться такой продукт.

— Зачем нужен горький мёд? Тем, кто собирается бросить курить? Больным сахарным диабетом?

Незаметно для себя в раздумье он давал себе установку:

— Не сутулься, ты же гомискус эректикус, человек прямоходящий, у тебя прямостоящий.

— О жене, смотрю, вспоминаете, — засмеялась Галя.

— Что? — опомнился Истуканов. — Конечно, вспоминаю. Напоила ж из ладоней, приручила.

— Вы о себе, как о собаке.

— Хуже собаки был. Всё в прошлом, — и перспективы, и здоровье хорошее.

— Вот вы всё об утраченном здоровье жалеете, а чем вам, нездоровому, плохо?

— Здоровому всё в радость. Поел с радостью, в уборную сходил с радостью. А у больного все мысли только об утраченном здоровье. Ни поесть, ни оправиться, одни мучения. Да знаете, каким я парнем был? Я бил в морду, не глядя. Целовал девчонок взасос, всласть. Пил по семь бутылок водки в день. А вы что в жизни видели?

— Что вы всё жалуетесь, — сказала Валентина, обидевшись. — Коммунистов сейчас не трогают, не преследуют. Сидите себе спокойно в туалете, хоть час, хоть два.

— Вместо пьяницы Ельцина выберут другого президента, появится «солнце», а значит, и тень ему понадобится, то есть враги. За нас возьмутся.

— Зверушку вам надо завести, котика или собачку, подобрели бы с ней.

— Звери — существа неблагодарные. Хитрые, свирепые, человеконенавистнические.

— Откуда такие выводы?

— Откуда? Да в Харьковском цирке совсем ещё недавно дрессировщик работал. Зверей кормил, поил, шерсть их вонючую расчёсывал. Тяжелая работа, не высыпался. Выходя на арену, споткнулся и упал. Звери накинулись и разорвали его на части. Вдова пошла к директору цирка за утешением, а он ей говорит: «Ваш покойный муж сам виноват. Он в глазах зверей утратил авторитет. Звери такое не прощают». И отказал ей в материальной

помощи. Ни копейки не дал. А другой медведь убил дрессировщика, завёл мотоцикл, тот его в своё время обучил на нём кататься, и уехал из цирка в лес. Там мотоцикл на просеке бросил, ошейник снял, и от лесных медведей пойди, отличи, — не опознаешь, не привлечёшь. А у того дети сиротами остались, да ещё и за угнанный мотоцикл вдове платить пришлось. Кто же они после этого? Зверьё, оно и есть зверьё. Тут тебе всё вместе: и цирк, и изнанка жизни. У Грешнова Васи собака Берта по двору, как бездомная, днём и ночью бегает. Он что, добрее от этого стал? Или кот Лукьян живёт у Павла Терентьевича. Огоньковы вынуждены из-за этого паршивца квартирную дверь всегда держать открытой, — заходи, кому не лень. Добрее от этого сделались?

— Пётр Виленович, скажите определённо, как вы считаете, есть Бог или Бога нет? — спросила Валя.

— Коммунист двумя ногами стоит на атеизме. «Бога нет» — вот его опора и платформа. И это всегда так, что бы он ни говорил. А говорит он, если это настоящий коммунист, всегда неправду. Лжёт даже тогда, когда убеждён, что говорит правду. Такие вот метаморфозы, так сказать, парадоксы.

— Коммунисты сейчас другие, — напомнил Гаврилов своему старшему товарищу. — В Бога верят, но социальную справедливость отстаивают.

— А что нам ещё остается? Наступила эпоха гонений, приходится маскироваться. Смотрел передачу «Пока все дома» с репортёром и конюхом Александром Нездоровым. Он сказал: «Всякое безобразие находит во мне положительный отклик». Я с ним согласен.

— Так у него, значит, «пока не все дома». Это же сознательное служение сатане.

— А что в этом плохого? Ты неосознанно ему служишь, а мы с Нездоровым — осознанно.

— Ты, Пётр Виленович, зарапортовался. Я тебе не верю.

— Серёжа, оглянись по сторонам. Ты становишься похожим на Бурундукова. Про Божий закон скоро начнёшь толковать. А весь мир живёт законом греховным, который диктует «погремушка», что промеж ног у мужика висит. И пока она на месте, то других законов человек знать не захочет. Не нужен Бог человеку, пока у него м..дя есть! Человек так устроен.

Гаврилов ничего не ответил товарищу. Стал одеваться, собираясь уходить. Он хотел найти Таню и извиниться перед ней.

— Куда стопы свои направим? Не к Борис Борисычу ли, нашему печальнику и заступнику? Смотри, не перейди черту, а то…

— Что?

— Будешь, как он, печалиться и заступаться за людей.

— А что в этом плохого?

— Я знаю, зачем ты к нему бежишь. Кинешься в ноги со словами: «Красота её телесная и её похотение влечёт сердце моё. Немощен я, незащищён перед её блудной силой. Она имеет власть надо мной». Угадал? Вижу, что угадал. Ну, беги, беги.

Тем временем заметив из окна своего медцентра журналистку Таню, бритую наголо, неспешно идущую к поликлинике, Мартышкин завистливо сказал:

— Вылитый солдат Джейн в исполнении Деми Мур. С такой бы повалятся в кроватке. Обнимет ножками, полчаса гарантия.

— Как тебе такие мысли в голову приходят? — возмутилась Наталья. — Пятьдесят пять лет дураку, а всё юных девочек ему подавай!

— Душа-то у меня молодая, — взмолился Валентин Валентинович.

— Не верю, — забрав сумки и прощаясь, сказала Грешнова, отпросившаяся с работы пораньше.