Тринадцатый двор
Шрифт:
Глава 16
Ваня у Василия. Ласкин — благодетель
1
Покормив деда Петра, Ваня забежал к Аникуше, накормил и её. Вернувшись домой, услышал от матушки следующее:
— Уж если так получилось, надо жениться.
— Не понял? — попросил уточнения Иван Данилович.
Юлия Петровна передала содержание телефонного разговора.
Покраснев и ничего на это не ответив, Иван Данилович позвонил Василию и напомнил про долг в триста долларов.
— Я всё помню, —
Уходя из дома, Ваня непроизвольно громко хлопнул дверью. Перед тем, как направиться к Василию, он забежал в комиссионный и подробно рассказал Боре Бахусову, на что потратил семьсот «зелёных». Сказал, что если тот хочет получить оставшиеся триста, пусть помалкивает. Видя перевозбуждённое состояние друга, Борис послушно закивал головой.
Иван Данилович побежал к брату. Дверь открыла Олеся. У Вани с племянницей была общая игра. При встрече он протягивал руку ладонью вверх и говорил: «Данке шон». Она, приговаривая «Битте шон» по-товарищески хлопала по его ладони своей рукой. Когда у играющих было хорошее настроение, всё это говорилось и делалось громогласно и с артистизмом. Когда настроения не было, то похлопывание сопровождалось молчанием. Ладонь об ладонь, — и всё тебе приветствие. Так было и на этот раз. Ваня протянул руку, Олеся молча шлёпнула по ней и пропустила дядю в квартиру.
Иван Данилович разулся и проследовал в большую комнату, где во всю громкость работал телевизор, который никто не смотрел. Наталья стояла у окна, скрестив руки на груди, уставив взор куда-то вдаль. Василий сидел за столом, был пьян, но несмотря не это, наливал себе пива в кружку.
— О! Ванюша пожаловал, кукла резиновая! Проходи, садись, — сказал Василий Данилович фальшивым голосом.
— Я брат твой родной, а не кукла резиновая, — ответил Иван Данилович назидательно, как это подчас делала их мама, Юлия Петровна, уставшая от выходок «нерадивых сыновей».
Наталья захохотала и повернулась к гостю. Василий смутился и взяв пульт, выключил телевизор. Оказалось, он был не столько пьян, сколько притворялся пьяным.
— Так его, Иван Данилович! Сразу протрезвел, — сказала Наталья, — а то никакой управы нет.
— Ваня, извини. О! Наташка, смотри, опять что-то записывает. Ты что там пишешь в свой блокнот? Крамольные мысли о судьбах России? Призыв к мятежу?
— Донос на такого болтуна, как ты.
— Стыдись. Не любят тех, кто доносы пишет.
— А насмешников?
— Я всё больше шутки ради, без злого умысла.
— Поверил, что донос пишу?
— С нашей-то историей. Да и с теми, кто грамоте обучен надо всегда быть начеку. Пугалом огородным сделаешь, внуки-правнуки смеяться будут. Правильно я говорю?
— С меня станется. Ты триста долларов обещал вернуть, так я за ними.
— Погоди ты… Сразу о долларах. Никуда они не денутся. Мать пожаловалась, что ты в очередной раз из дома ушёл, хлопнув дверью. Поведаешь причину или тайна сия..?
— Никаких тайн, работать надо, книгу писать. Ты вот живешь, хуже скота бессловесного и доволен, а я так жить не хочу.
— Тебя послушать, все те,
— Пьёшь, лжешь, чужой век заедаешь.
— Чем же это плохо? — попробовал Вася отшутиться.
— Всё же человеком в этот мир пришёл. А если так, то не должен жить, как животное. По крайней мере, не должен быть этим доволен. Твоё сознание человеческое должно напоминать тебе о мировой гармонии, в которой ты участвуешь. Страдать от скотской жизни ты обязан, если всё ещё человек. В аду у чертей будешь жариться на сковородке.
— С какой это стати? Черти праведников ненавидят, их жарить должны. Мне, как соратнику, водки нальют.
— Видишь, Ванечка, с каким монстром живу, — кокетливым тоном сказала Наталья и, подойдя, разворошила Ивану Даниловичу причёску.
— Не забывайся, — крикнул Василий. — Он хоть и мальчишка для тебя, но уже забрюхатил одну. Мать звонила, плакала.
— И тебе уже успела сказать? — растерянно спросил Ваня.
— О-о-о! — поощрительно засмеялась Наталья. — Я-то, признаться, думала, что ты девственником и умрёшь. Слишком ты для этого неземной.
Иван Данилович закрыл лицо руками.
— Кто она? — осторожно поинтересовался Василий.
— Да не знаю я, позвонила матери, не представилась, — не отнимая рук от лица, сказал младший брат.
— Всё ясно. Она сделает аборт, безнаказанно убьёт его ребёнка, и мой брат не в силах этому помешать! Не сможет защитить своего сына, спасти его! — завопил Василий, как помешанный. — Разрежут малыша на куски и бросят псам на съедение!
Слушавшая всё это Наталья, не выдержала и сказала:
— Не сыночка его на куски будут резать, а живую плоть той самой дурочки, что доверилась ему. Её, прежде всего, станут убивать, калечить, уродовать. И всё это, Ваня, по твоей милости. Признай это и смирись с этой мыслью!
— Да почему по моей? Услышьте меня! Я-то в чём виноват? Я ни с кем…
— А тем виноват, что сопляк! Жизни не знаешь! Не думаешь ни о девушке, ни о последствиях.
— Сама она во всём виновата! — заорал Василий, выступая в качестве адвоката младшего брата. — Она сама должна была предпринимать защитные меры. В конце концов предупреждать.
— Все вы одинаковые. Никакой ответственности не хотите брать на себя.
Наталья махнула рукой и вышла из комнаты.
— Видал? — сказал Василий. — С кем приходится жить? И почему всё так глупо? Зачем человек так жесток? А всё потому, Ваня, что человек несчастен. Да и ловушек вокруг полно. Они как капканы на протяжении всего жизненного пути расставлены. В детстве взрослые жить не дают, во взрослой жизни — дети.
— Глупость какая-то, — отнимая руки от лица, сказал Ваня.
— Именно! Глупость! — подхватил Василий. — Много в жизни глупости! И даже такие одаренные талантами, как ты, не застрахованы от неразумных поступков. Одна надежда на мечты. Они являются светом для человеков. Говорят, если много мучился, то за гробовой доской светлые ангелы утрут человеку его слезы. Я так и вижу его, милого.