Трое за те же деньги (сборник)
Шрифт:
— Не знаю. Думаю, я сказала про капусту, потому что так сказал ты. Но это вообще не было похоже на еду… — Она слегка нахмурилась, ни на кого не глядя, и Келли понял, что она пытается отыскать что–то спрятанное глубоко в её сознании.
— Так что же это было, Кэрол? — мягко спросил он. — Это была не еда, верно?
— Нет, скорее это было похоже… ну, на запах в школьной химической лаборатории. Что–то резкое и неприятное.
— Пожалуй, ты права, — признал врач.
— Какая–то кислота? — спросил шериф.
— Нет…
Все замолчали, Келли затаил дыхание.
— Папа, а это не было похоже на горчичный пластырь? Вот все, что приходит мне в голову.
— Горчичный пластырь?
— Может быть, кто–то в доме был болен, — сказал Келли.
Врач заходил по комнате, нервно щелкая пальцами.
— Не горчица, не кислота…Подождите секундочку. — Он посмотрел на шерифа. — Бальзам Перу. Вы помните это лекарство?
— Конечно.
— Да, точно — бальзам Перу. Не понимаю, чем это может вам помочь, но теперь я уверен: там был бальзам Перу!
— А что это такое? — спросил Келли.
— Старое патентованное лекарство от всех болезней, вроде целебной мази доктора Пратта или капель матушки Мерсер. — Бледное усталое лицо доктора от возбуждения разрумянилось. — Вы помните его, шериф? В былые годы в сельской местности не найти было дом, где на видном месте не стояла бы кружка с этим снадобьем. Им пользовались при ожогах, головных и прочих болях, да практически в любых случаях. Кэрол упомянула горчичный пластырь, и это напомнило мне о лекарствах.
— Теперь мы можем попытаться выйти на след, — сказал шериф. Последнее время его заказывают не часто.
— Проверим всех врачей и все аптеки, — Келли встал, глядя на часы. Доктор, могу я воспользоваться вашим телефоном?
— Да, конечно. Он в холле.
Келли задержался, заметив несчастные глаза девочки.
— Не расстраивайся, — он легонько коснулся её щеки тыльной стороной ладони. — Поверь мне, ты оказала ему услугу. Когда–нибудь сама поймешь.
— Мне бы очень хотелось так думать, — протянула она.
Доктор положил руку ей на плечо, Келли занялся телефоном.
Глава двадцать вторая
В половине четвертого Эрл перестал глазеть в окно и накинул плащ. Погода начала работать на них; примерно час назад собрались тучи и пошел дождь, задернувший окна серой влагой. Быстро темнело. Вечер обещал быть холодным и ветренным; дождь хлестал вовсю. Он подумал, что теперь они могут ехать, пользуясь мрачной и мерзкой погодой, как прикрытием.
— Тебе лучше подняться наверх и позвать Самбо, — сказал он Лорен, а сам проковылял к столу и налил немного виски — все, что ещё оставалось в бутылке. Эрл чувствовал себя замерзшим и опустошенным, но был совершенно спокоен.
— Подбросив Самбо, свернем с главного шоссе и поедем обратно. Я знаю дорогу.
Он допил виски и какое–то время стоял неподвижно, чувствуя, как тепло медленно разливается
— Чем быстрее мы уедем, тем лучше, — сказала Лорен.
— Правильно, — кивнул Эрл. — Пора давать ходу. По машинам! — Он взглянул на подругу и легкая тень промелькнула в его глазах. — Это армейская команда, означающая, что колонна должна начать двигаться. Ты её знала, Лори? По машинам…
— Ты в порядке?
— В полном. Мы подбросим Самбо и дадим ходу. Сходи за ним.
Лорен повернулась и вышла в кухню. Эрл слышал, как её каблуки простучали по лестнице. Над его головой она прошла в комнату, из которой Ингрэм наблюдал за дорогой. Крейзибоун ушла час назад, чтобы составить ему компанию.
Старик лежал с закрытыми глазами, его медленное дыхание шуршало как ветер, ворошащий груду сухой бумаги.
Эрл бесцельно слонялся по комнате, разглядывая всякий хлам, скопившийся на каминной полке, крепкие балки и доски пола, на какой–то миг остановился и, нахмурившись посмотрел на разбитый приемник.
" — Никогда больше ничего этого я не увижу. Никогда в жизни не увижу этой комнаты, — подумал он и удивился. — Но почему это меня волнует?»
Все это только холодный затхлый хлам. Ни один человек в здравом уме не захочет снова его увидеть. Но отъезд напомнил ему другие места, которые довелось покидать. Он стоял, продолжая вертеть в руках стакан, а перед глазами проносился длинный ряд комнат, казарм и армейских лагерей. Эрл подумал, что ему всегда приходилось покидать что–нибудь. Все оставались в тепле и уюте, а ему выпадала дорога. И он никогда не возвращался назад. Не было на земле места, которое звало бы его к себе, не было ни дерева, ни камня, ни клочка травы, которые принадлежали ему и никому другому.
Получалось так от того, что он был туповат? От того, что не умел чувствовать, как чувствуют другие люди? Самоуверенность и спокойствие покинули его после разговора с Ингрэмом; он снова был напряжен, обеспокоен и неуверен, снова боялся теней в своем мозгу.
Разговаривая с Ингрэмом, он внезапно испытал это чувство. Или ему показалось, что испытал? Каждый человек одинок. Не только он — любой. Но что, черт возьми, это означает? И как может помочь, если ты это понял?
Старик завозился и уставился на него, зарывшись в кучу одеял.
— Собираетесь ехать, да? Думаете, прорветесь?
— Конечно, — буркнул Эрл. Старик его раздражал; раздражала его мерзкая вонь, его злорадство. — Мы прорвемся. Не беспокойся.
— И заберете с собой черномазого?
— Правильно.
— Поедете втроем, да? Симпатичная белая девушка, белый парень и черномазый… Довольно странная комбинация, с какой стороны не смотри.
— Ну и не смотри, — отрезал Эрл.
Он услышал, как Лорен спускается по лестнице, и когда та торопливо вошла в комнату, понял: что–то случилось. Взгляд её был жестким, на лице написано беспокойство.