Троецарствие

Алексин Иван

Отец тогда сильно осерчал. Даже в Даниловское к бывшему соратнику ругаться ходил да толку? Лемешев лишь посмеялся. Хорошо хоть своим холопам бока обнаглевшему нищеброду намять не приказал.

С печи свесился Юрка, шмыгнул носом, втягивая с себя ароматный замах.

— Вставай, сынок. Скоро каша поспеет. Снедать будем.

Юрка энергично кивнул, шустро слезая с печи, выскочил до ветру, хлопнув дверью. Батюшка, накинув на плечи армяк, собрался вслед за ним, но замер, остановленный ворвавшимся обратно в избу сыном.

— Батя, там всадники сюда скачут! Много!

На дворе залаял Волк, в свою

очередь извещая о чужаках.

— Это кто же там? — потянулся за саблей Симагин. — Неужто шиши объявились?

— Избави, господи! — перекрестилась мать.

Мария молча хватила свой лук, сунулась в чулан, где хранился заветный колчан с боевыми стрелами, встала у двери, наблюдая в приоткрытую щель за выскочившим во двор отцом. Сердце билось в груди загнанным зверем, леденя кровь. Если, и вправду, тати, то им не отбиться. Шесть стрел и калека с саблей разбойникам не помеха. А кроме татей, тут и быть некому. Лес вокруг да тропинка, что в Даниловское ведёт. Зачем сюда добрым людям соваться?

Отец между тем как-то странно дёрнулся, выронив саблю из разжавшейся ладони и, забыв про свою хромоту, бухнулся на колени, ткнувшись головой в почти истаявший снег.

— Ты что ли боярским сыном Мишкой Симагиным будешь?

Настя похолодела, мгновенно узнав голос, раздвинула дверь чуть шире, увеличивая обзор. За спиной затряслась мать, с непонятным ужасом разглядывая богато одетого всадника окружённого целой сотней воинов. Вновь тявкнул Волк, но уже как-то нерешительно, спрятавшись за широкой поленицей.

— Он это, государь, — высунулся вперёд Лемешев. — Руку ему воры под Кромами посекли, — зачем-то добавил он.

— За моего батюшку выходит против Гришки Отрепьева воевал, — одобрительно кивнул царь. В том, что этот спасённый ею полгода назад дворянин, именно царь, Мария больше не сомневалась. — Встать, Михайло. Я смотрю всё твоё семейство к Годуновым мыслит; ты за батюшку моего пострадал, дочь уже мне жизнь спасла. За то и милость моя к вам будет.

— Так я же… Оно того… Симагины всегда за Годуновых стояли! — задёргал обрубком руки отец.

— И ещё постоят, — развеселился Годунов. — Так где спасительница моя? Или со двора прогонишь, так и не показав?

— Иди, чего встала? — вытолкнула Марию за дверь мать. — Не слышишь, что ли? Сам царь кличет.

Машка замерла, в растерянсти оглядываясь по сторонам, съёжилась под внимательными взглядами сотен глаз.

— Ты гляди какая красавица, — глаза царя продолжали смеяться, искрясь весельем. — И чем она тебе, Кузька, так не по нраву пришлась, что ты помолвку порушить решил? — оглянулся он на побледневшего Лемешева. — Приданного нет? Так я дам.

— Так сговорено у меня уже всё с князем Засекиным, — затряс бородой дворянин. — Но если ты повелишь…

— Не хочу я за его Митьку выходить, государь. Раз сразу по нраву не пришлась, то и не нужно теперь.

Мария замерла, внезапно сообразив, что это она сама только что сказала. Девушка похолодела, встретившись с полными ужаса глазами матери, ткнулась взглядом в побагровевшее лицо отца, замерла не веря самой себе.

Не дело девушки, себе суженого выбирать. Что решит батюшка, так тому и быть. А она самому царю перечить осмелилась! И кто её за язык тянул!

— И правильно! — неожиданно рассмеялся царь, —

Что я, своей спасительнице жениха побогаче да породовитее не найду? Упустил ты, Лемешев, вотчину. И чин для себя и сына своего упустил. — Фёдор спрыгнул с коня и подойдя к ней, протянул золотые серёжки. — Вот, сестра моя, царевна Ксения передать тебе с благодарностью велела, — царь вложил в непослушные руки подарок, оглянулся на замершего в ступоре батюшку. — Собирайся, Михайло, в Кострому. Вернусь из Архангельска, найду тебе дело. Ефим, выдели десяток, чтобы семью сына боярского до места проводили.

Царский отряд уже давно скрылся, свернув по тропинке в лес, а Мария всё продолжала стоять, не в силах поверить в произошедшее. И лишь золотые серёжки, крепко зажатые в руке, не давали усомнится в том, что всё это произошло наяву.

Глава 12

11 июня 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Благословляю тебя, государь, на подвиг ратный, — торжественно перекрестил меня отец Феофил. — Да изгонишь ты, с помощью Божьей, всех ворогов с земли русской.

— Да будет так, владыка, — поцеловал я руку новоиспечённого епископа Ярославского и Углицкого. — Да будет стоять Русь православная вовеки веков.

Это я так себя поборником православной веры перед людьми выставляю. Народу на заутреню в Успенском соборе собралось много, вот пусть и видят, что их царь в вере крепок. Ещё один камешек в сторону Гермогена бросить, лишним не будет. Особенно теперь, когда период относительного затишья в русском государстве подошёл к концу.

И, кстати, новую епархию в Ярославле организовать, моя идея была. Раньше Ярославль в Ростовскую митрополию входил. Вот и получалось, что доходы с церковных земель сидящий в Ростове отец Филарет получает. Зачем мне такой коленкор? Я лучше поддержавшего меня настоятеля Спасо-Преображенского монастыря продвину, получив тем самым ещё одного сторонника среди церковных иерархов. А Филарет пускай, сколько хочет, бесится. Мы и так с ним заклятые враги, так что хуже уже не будет!

С той поры, как я вернулся из Нижнего Новгорода в Кострому, прошло больше полгода. На удивление довольно спокойных полгода, с небольшим количеством по настоящему значимых событий. Все основные игроки, замерли, ревниво наблюдая друг за другом и накапливая силы перед решающим столкновением.

Провалив поход на Тулу и не сумев захватить Брянск, ЛжеДмитрий II отступил в Орёл, где и зазимовал. На обещания и посулы самозванец не скупился и, в итоге, сумел объединить под своей рукой весь Юг, привлечь под знамёна множество сбежавших, после разгрома Сигизмундом рокоша, польских и литовских авантюристов, пополнить армию отрядами донских и запорожских казаков. Даже мой лютым недруг, всё же выжившим Илейко, чуть было туда не сунулся, но, узнав о судьбе своего «брата», царевича Фёдора по прибытии повешенного «дядей Димой», вовремя развернулся и свалил куда-то в сторону Дона. Впрочем, не факт, что это было сделано по приказу самого самозванца. Как и в прошлой истории, к этому времени ЛжеДмитрия с его окружением подмял под себя князь Роман Ружинский, превратив царика в свою марионетку.