Троецарствие

Алексин Иван

— Погоди, государь, — вскинулся, схваченный моими воинами, старик. — Дай слово молвить!

— Ну, молви, — пожал я плечами. Судьба Януша для меня была решена. Пощадить его, свои не поймут. Но выслушать; почему нет? Вдруг что важное скажет?

— Обещай, что лёгкой смертью умру, коли важную для тебя весть сообщу.

— Обещаю, — усмехнулся я. Вообще-то я Януша лишь повесить собирался. Не по мне все эти мучительные казни. Но ему то откуда об этом знать?

— Сестра твоя названая, Настя.

— Что, Настя?! — тут же

сунулся к старику Тараско. — Говори, нехристь, пока я на куски тебя резать не начал!

— Я крещёный, — парировал Януш, не сводя с меня глаз. Понимает, гадёныш, кто тут будет решать, как с ним поступить. — Чаплинский приказал, мы в тот хутор, где она жила и прискакали. Да только не было её там. Порубили стариков да в степь ушли.

— Искать нужно было лучше, — зло процедил я. — Она в печи сидела. А потом до меня добралась. Вот и получается, что ничего важного ты мне не сообщил. Разве что в убийстве родителей Тараски признался, — оглянулся я на друга. — Но то уже ваши дела. Я встревать не буду.

Подопригора вернулся через две недели. Ввалился в боярские хоромы, что я в Переяславое Залесском занял, поклонился, косясь на напрягшегося было Никифора.

— Не поймал, значит, — сделал я вывод, разглядывая мрачного воеводу.

— Почти поймал, — передёрнулся всем телом Подопригора, с трудом сдерживая бешенство. Никифор со своими подручными придвинулся ближе, беря скалившегося воеводу в кольцо.

— Почти в данном случае не считается, — заметил со вздохом я. — Лисовский либо мёртв, либо живой. И в последнем случае — это проблема.

— Мы их догнали под Дмитровым. Почти всех порубили. Только двое и ушли. Но Йонас ни Лисовского, ни Чаплинского среди убитых не нашёл.

— Вот же тварь живучая! — не смог сдержаться я.

На Чаплинского мне было плевать. Сейчас ускользнул, позже свою судьбу встретит. Но вот Лисовский. Разгром всего его войска я бы не раздумывая разменял на жизнь самого полковника. Что в том войске? Он себе ещё людишек наберёт. А вот другого такого гения партизанской войны у ляхов точно нет. Вернее, теперь есть. И где его в будущем ловить, я теперь не знал. Дальше история пойдёт по иному пути.

* * *

— Как же от тебя воняет, святой отец! — Сигизмунд III поднёс к лицу батистовый платок, брезгливо морщась. — Я же просил, не приходить прямо сюда из пыточной.

— От меня пахнет людскими страданиями, сын мой, — ничуть не смутился отец Барч. — А значит, этот запах угоден Господу. Ведь страдание очищает душу от грехов. Господин канцлер, — оглянулся иезуит на вошедшего следом Льва Сапегу. — Открой окно. Его величеству душно.

Литвин, изобразив кивком головы поклон королю, не спеша, прошествовал через комнату, распахнул окно, впустив в комнату уличный шум.

— Сюда сейчас ещё его преосвященство придёт, — сообщил он Сигизмунду. — За ним уже послали.

— Сведения настолько важны? — удивился король. — Может Ходкевич

отбил у Делагарди Ригу? — не удержался он от возможности уколоть канцлера великого литовского.

— У гетмана для этого просто нет сил, — пожал плечами Сапега. — Вы же знаете, ваше величество, что сейм отказал в выдачи денег на эту войну. Пан Ходкевич платит наёмникам из собственных средств. Этого совершенно недостаточно для осады города, тем более, что шведский король всегда сможет прислать подкрепление и продовольствие осаждённым с моря.

— И он их пришлёт, — поддержал канцлера отец Лаврентий, входя в кабинет короля. — Карл прекрасно понимает важность обладания Ригой.

— Но мы же собрались здесь не для того, чтобы говорить о Риге, — поморщился Сигизмунд. — она уже давно взята. Надеюсь, отец Барч, вы пришли сюда не для того, чтобы сообщить эту новость. Мы знаем об этом уже больше месяца!

— Разумеется, ваше величество, — поклонился королю иезуит.- Я решился побеспокоить вас по другому поводу. Мои люди привезли одного из тех, кто воевал в составе того странного отряда, что ворвался в Эстляндию.

— Неужели? — встрепенулся король. — Вы узнали, кто их туда послал? В то, что это был Ходкевич, даже я даже верю.

— Любопытно, — поддержал короля отец Лаврентий. Кроме того, что он был епископом хмельнинским, иезуит ещё носил титул подканцлера великого коронного, фактически стоя у руля польской дипломатии. — И кто же стоит за спиной этих варваров?

— Фёдор Годунов.

— Это подло! — тут же взорвался Сигизмунд. О том, что именно он поддержал первого самозванца, польский король уже забыл. — Разве возможно вот так отправлять в набег отряд, выдавая его за польский? Хотя о чём я? Московиты варвары!

— Действительно варвары, — согласился с королём епископ. — Но эти точные сведенья, отец Барч?

— Куда уж точнее — сконил голову исповедник короля. — Этот отступник сам разговор их воеводы с одним из подручных слышал. Годунов их послал, чтобы нас со шведами стравить.

— А если о том сообщить Карлу? — предложил епископ.

— А смысл? — ожил у окна Сапега. — Шведы нам не поверят, а если даже и поверя, что им теперь Ригу обратно отдавать?

— Ригу нам не отдадут, — согласился с ним отец Лаврентий.

— Но что-то делать нужно! — начал горячится король. — Ты, отец Барч обещал мне, что с Годуновым будет покончено. Но прошёл уже почти год, а он до сих пор жив!

— Жив, — не стал отрицать свою вину священник. — Мы послали к Тихвину Лисовского, чтобы захватить сестру царя. — Годунов сильно привязан к царевне Ксении. — пояснил иезуит остальным. — Мы надеялись с её помощью заманить царя в западню. Но Фёдор нас опередил.

— И теперь вредит, стравливая нас со шведами, — сделал вывод из выше сказанного, отец Лаврентий. — Мне докладывают, что он крепко сел на Севере Московии, беря под свою руку один город за другим.