Трон
Шрифт:
…К тому времени, когда проснулся весь дом, со сверками было покончено. Теперь можно и позвать кухарку Рахиль. Та, зная, что от нее требуется, тотчас принесла тарелку овсяной каши на молоке.
Во время завтрака хозяин дома обычно планировал свой распорядок дня. Эгиби обладал цепкой памятью, а особые качества его характера позволяли, однажды что-то наметив, следовать сему неуклонно и почти обреченно. Так было и сегодня. С утра зайти к Велвелу, выяснить, с какой стати он предоставил одному из заемщиков крайне низкие проценты; после этого, как раз по пути, навестить стражника Нинурту, задержавшегося с выплатой долга — что неприятно, связываться со стражей не хотелось. Оттуда попасть во дворец, чтобы встретиться
Но когда он все спланировал, в дверь дважды постучали. Затем дверь осторожно приоткрылась, и в щель заглянул Давид, его секретарь. Он шмыгнул острым носом, захлопал подслеповатыми глазами и, зная, что его хозяин не переносит шума, тихо доложил, протягивая табличку:
— Мой господин, принесли послание от Ашшур-дур-пании.
— Что за крики были этой ночью? — поинтересовался Эгиби, по привычке оглядываясь вокруг: не осталось ли чего лишнего, что могло выдать его тайны.
— Пожар. Горел храм Ашшура.
Это было довольно далеко отсюда и вряд ли могло иметь какие-то финансовые последствия для тамкара, поэтому он безразлично пожал плечами. Куда хуже было то, что весь его распорядок дня, продуманный так надежно и основательно, мог быть нарушен в одно мгновение по чужой воле.
Эгиби заерзал в кресле.
— Ступай, я позову, когда ты будешь нужен.
Послание было кратким — Ашшур-дур-пания просил о небольшой, но срочной беспроцентной ссуде для его родственника Син-Ахе, одного из младших конюших царя, с обещанием отдать весь заем до двадцатого тебета.
У Эгиби от этой вести пересохло в горле. Какое-то время он, сжавшись в комок, сидел в кресле, потерянный и беззащитный, пытаясь привести мысли в порядок, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи: к детскому смеху, ржанию лошади, перестукиванию молота о наковальню в его кузнице, к лаю собаки, почти неслышному на этом фоне птичьему гомону.
«Велвел — Нинурта — Набу-Рама — Рафаил — Юдифь, — как заклинание повторил Эгиби. — Я ничего не буду менять. Никогда ничего не нужно менять…»
— Давид! — крикнул он секретарю. — Вели запрягать мулов. Поедем по делам.
У Велвела Эгиби задержался немного дольше, чем рассчитывал. Оставив на улице сопровождавших его охранников — двух рослых вавилонян в бронзовых доспехах, с мечами на поясе, — он без приглашения вошел в дом ростовщика, пересек двор, не обращая внимания на попытки раба сказать, что хозяин еще спит, ногой распахнул перед собой дверь в затхлую комнатушку, где хранилась таблички с финансовой отчетностью, и немедленно приступил к ревизии.
Когда Велвел — заспанный, пунцовый, потный, толстый старик — появился на пороге, Эгиби уже знал, сколько у него украли, почему и как это обернуть с пользой для себя.
— Хотел тебя поздравить, — сказал он вместо
Велвел, опешив от скорой развязки и вскрывшейся аферы, стал плакаться, что все вышло случайно, мол, хотел всего лишь помочь хорошему человеку, а тот в благодарность предложил ему свою дочь. Вздыхал: лучше бы отказался, ведь, по правде, девица некрасива, давно не юна, а ему, старику, не нужна и вовсе.
— Да, я понимаю, понимаю, — улыбнулся и охотно поддержал его Эгиби. — У тебя доброе сердце. Почему бы не помочь будущему родственнику. Но десять процентов — это все-таки очень мало. А вот если твой будущий тесть возьмет меня в свое предприятие… Кто он? Корабельщик? Поговори с ним, не согласится ли он за полцены построить для меня пару кораблей… в течение года, чтобы это не было слишком накладно.
Велвел лишился дара речи. Куда там десять процентов!.. Это было в несколько раз дороже, чем обычно брал Эгиби.
— Он не согласится, — попытался спорить ростовщик.
Эгиби опустил глаза, руки его стали заново перебирать аккуратно сложенные на столе таблички, лицо потемнело, и он вдруг перешел на шепот, как будто говорил о чем-то сокровенном:
— Тогда мы пойдем в суд. И там решим, на каком основании ты ссудил мои деньги своему тестю под самый низкий процент. Я пущу его по миру, а тебя выпорют на площади плетьми за воровство… Сколько плетей ты выдержишь?
— Нет… нет… Это хорошие условия… В течение года… Хорошие условия… Я поговорю с ним!..
— Вот и ладно, — сразу заторопился Эгиби. — И не забудь пригласить меня на свадьбу.
— Разумеется, мой господин, — низко поклонился Велвел. У него дрожали колени.
Нинурты дома не оказалось. Эгиби, расспросив его рабов, отправился за ним в казарму внутренней стражи, находившуюся на территории царского дворца.
Небо, меж тем, оделось в грязный серый саван, стало грозить дождем, усилился ветер. Люди, предчувствуя ураган, бежали с улиц, прятались в домах. Эгиби от всего этого почему-то стало не по себе — а вдруг это знак свыше, гнев богов на тех, кто осмелился идти против их воли… И тут же успокаивал себя, что это всего лишь напоминание о том, как он должен поступить. Его повозка миновала ворота крепости, окружавшей дворец, стража пропустила тамкара беспрекословно, однако у следующих ворот, перед воротами казарм внутренней стражи, дорогу преградили часовые, скрестив копья.
— Я к вашему командиру, к Бальтазару, — посмотрев свысока на воинов, сухо произнес Эгиби, и, предположив, что все дело в повозке, добавил: — А мулов, я, если надо, здесь оставлю.
Но часовые были непреклонны. Откуда Эгиби было знать, что это приказ Нинурты, поселившегося в казарме с тех пор, как он не смог в последний раз уплатить проценты ростовщику…
В это же самое время из здания казармы, стоявшего в ста шагах от ворот, вышли Бальтазар, который ел рыжебокий персик в бархатистой кожуре, настолько спелый, что сок стекал по пальцам и подбородку, и Нинурта. Начальник внутренней стражи города, заметив тамкара, мрачно усмехнулся и покосился на своего первого помощника.
— Недолго тебе пришлось его ждать! Сколько, ты говоришь, ему должен?
— Полталанта. И не ему, а ростовщику Гурию, — нехотя ответил тот.
Бальтазар тихонько рассмеялся:
— Как будто ты не знал, чье это серебро?.. Понятно, думал, обойдется, а тут вот оно как… Если пожалуется царю, тебе несдобровать. Даже я не помогу.
— Думаешь, пожалуется? — встревожился Нинурта.
— А то! За полталанта — удавится!
Они присели на скамейку под деревом; один стал рассеянно смотреть на небо, думая о том, что вот-вот пойдет дождь и, наверное, поэтому у него внезапно так разболелась голова, другой сосредоточенно изучал носки своих сапог и гадал, чем закончится для него эта история с долгом.