Трон
Шрифт:
Немного помолчав, Бальтазар вдруг проявил великодушие:
— Зови его, поговорим.
— Может, не стоит? — совсем испугался стражник.
— Зови-зови, мне есть что ему сказать.
Нинурта вышел навстречу Эгиби, никак не ответил на его приветствие, но дал понять, что тот может проследовать за ним.
— И чем я прогневал моего доброго друга? — легко усмирив свою уязвленную гордость, спросил богатей.
— Уважаемый тамкар ошибается, если полагает, будто это он причина моего плохого настроения, — холодно ответил стражник. — Мы всю ночь тушили
— Да, да… я слышал о нем. Это гнев богов, не иначе…
— Скорее, злой умысел нескольких негодяев.
Пока пересекали площадку перед казармой, хлынул ливень. Бальтазар, укрываясь под деревом, призвал обоих собеседников поторопиться, пока они не промокли окончательно.
— Ну что за погода, — стряхивая с себя дождевые капли, сокрушенно вздыхал Эгиби. — Как поживаешь, дорогой Бальтазар?!
Придать разговору непринужденный характер не получалось.
Начальник внутренней стражи тоже не стал здороваться с ростовщиком, а сразу перешел в наступление:
— Я слышал, ты ссужаешь серебро моим стражникам под самые высокие проценты, какие только возможно? Неужели это правда?!
— Увы, так уж случается, что нам нередко служат люди либо глупые, либо бесчестные, — покорно согласился с обвинением Эгиби, придав лицу самое скорбное выражение, на какое только оказался способен. — А чаще и то и другое вместе. И когда я вижу, как они творят вопиющую несправедливость… Я поэтому, собственно, и пришел. Хотел сказать уважаемому Нинурте, что он может забыть о своем долге ростовщику: тот сам выплатит мне и причитающиеся проценты, и всю ссуду. Чтобы неповадно было в следующий раз обманывать моих добрых друзей…
Должника это заявление даже смутило:
— Хм… хм… проценты у Гурия, конечно, велики… Но долг я мог бы и сам погасить… Без процентов, конечно…
Бальтазар посмотрел сначала на Нинурту, затем на Эгиби, снова на Нинурту, покачал головой и, давясь от смеха, заткнул своему стражнику рот:
— Ну уж нет! Пускай все сам покроет! И то правда, должна же быть какая-то справедливость!
Затем, успокоившись, начальник внутренней стражи взглянул на тамкара, на его умиротворенное лицо словно под другим углом.
— А теперь говори, хитрец, зачем тебе понадобилось мое расположение?
Эгиби, наблюдая за тем, как тяжелые капли рыхлят землю под деревьями, как от сильного ветра колышется крона и дождь поливает плац, а главное — не смея взглянуть Бальтазару в глаза, совсем тихо сказал:
— Я получил послание от царского кравчего. Тайный сигнал. Сегодня ночью меня ждут в усадьбе Син-Ахе, родственника Ашшур-дур-пании… Там соберутся заговорщики, которые хотят смерти Син-аххе-риба. Мятеж назначен на двадцатое тебета…
3
Осень 683 г. до н. э. — лето 682 г. до н. э.
Урарту, Ордаклоу — Ассирия, Изалла
Свет лучины среди кромешного мрака — первое, что увидела Хава после растянувшегося на многие недели беспамятства. У нее пересохло во рту, знобило, к ногам и рукам как будто привязали свинцовые гири.
— Очнулась? А я уж думала, хоронить тебя придется, — заговорила старуха. — Ну раз глаза открыла, значит, жить будешь долго. Тех, кто возвращается из царства мертвых, нескоро призывают назад.
— Пить, — шевельнулись губы Хавы.
— Это можно. Теперь можно, — ответила старуха, поднося ко рту своей подопечной миску с коричневым настоем.
Напиток был горьковатым и немного терпким на вкус. Хава сделала всего пару глотков и забылась снова.
…Кара, спасаясь от преследования Набу-шур-уцура, появилась в Ордаклоу за три месяца до штурма. Денег на дом не хватило, но изворотливый ум помог и в этот раз. Несколько дней она как губка впитывала городские слухи и сплетни, после чего наведалась к местному купцу и пообещала, что избавит его от немощи, если он даст целительнице крышу над головой да немного пропитания на каждый день. Когда выяснилось, что старуха не обманула, купец на радостях предложил ей даже больше: чистую светлую комнату в доме, расторопную рабыню в помощь и полное довольствие. Однако Кара решила обойтись малым и осталась жить в подвале, подальше от людских глаз. Во время штурма это спасло ей жизнь.
Хаву она нашла, когда рискнула выбраться наружу — набрать свежей воды. Нагая девушка явно была иноземкой, ее руки и ноги, хотя и покрытые ссадинами и царапинами, были нежны, как у младенца, и еще угадывался исходящий от ее волос аромат немыслимо дорогих благовоний. Остальное подсказала интуиция. Старуха перенесла еле живую девушку к себе. Стала выхаживать. После того ухода скифов Ордаклоу больше напоминал кладбище, чем город. Из пяти тысяч жителей уцелели всего сотня-две. Какая-то часть населения погибла при штурме, но большинство были угнаны в рабство.
— Кто ты? Чья дочь? — спросила Кара, когда Хава пришла в себя окончательно.
Принимая из рук старухи горячее питье, девушка смотрела на нее настороженно и прямого ответа не дала.
— Я родом из Ассирии. Поможешь мне добраться домой, и тебя озолотят.
Кара усмехнулась:
— Зачем старухе золото? От него одни беды. Да и в загробном мире оно бесполезно. Мне бы достаток да спокойную старость. А там, где у меня много врагов, спокойной старости не жди.
— У тебя много врагов? — расхохоталась в полный голос Хава.
— Вижу, ты совсем выздоровела.
Колдунья подошла к лестнице, ведущей наверх, поднялась на четыре ступеньки, а затем приподняла и сдвинула в сторону тонкую каменную плиту, прикрывавшую узкий вход в подвал. Снаружи светало. Хава хотела встать, но от свежего воздуха у нее закружилась голова.
— Ассирия, говоришь? — усмехнулась Кара. — Ты очень ослабла. А на носу зима. Перевалы утопают в снегу. Отправишься сейчас в путь — тебя любая хворь одолеет. Не доберешься ты до дому. Спи, ешь, поправляйся, а весной поглядим.