Трон
Шрифт:
— Ты спрашиваешь, что мне надо, Хершид? — неторопливо приближаясь к нему, спросил Карр. — Мне надо, чтобы ты был со мной честен. К чему тебе столько золота? Или ты собираешься взять его с собой в царство мертвых?
— О чем ты говоришь? — скривился Хершид. — О каком золоте?
— А разве этот чужак платит не золотом за твои глаза и уши?
— Ты пьян! Я зарабатываю вот этими руками, — показал свои натруженные мозолистые руки оружейник, казалось, он вот-вот набросится на гостя. — Завтра же пожалуюсь на тебя Зерибни!
Но время разговоров закончилось. Карр ударил с носка в живот. Хершид упал, первое же
— Ты думаешь, я не знаю о твоих делишках с людьми из Изаллы?! — склонившись над ним, брызгая слюной, кричал ему в лицо Карр. — Не знаю, как ты рассказываешь обо всем, что делается в Руцапу?!.. Кто к тебе приходил?! Говори!
— Это… Это Шарахил… Командир Аби-Рамы, — сплевывая кровь, сказал Хершид.
— Что он хотел?
— Расспрашивал о тебе... О твоих людях... Я сказал, что после того случая с Арицей наместник нанял для личной охраны две сотни мидийцев… чтобы быть уверенным, что среди них нет предателя. Для этого сносился с царем Деиоком… Что ты у них старший, сказал, как тебя зовут…
— Что еще? — уже спокойнее спросил Карр. — Что он хотел?
— Узнать о тебе. А еще — подружиться с начальником городской стражи…
— Обо мне?.. Скажешь, любит женщин и вино. Ни с кем особо не разговаривает. Хватит с него… Начальника стражи навести, выпей с ним вина. Вы с ним почти ровесники. Поладите. И в следующий раз, как только появится этот Шарахил, не забудь известить меня…
Карр вышел из дома оружейника довольный собой. И подумал, что Омри, с которого он во всем брал пример, старший товарищ, отправивший его в Руцапу, непременно похвалил бы своего лазутчика за смекалку.
4
История, рассказанная писцом Мар-Зайей.
Двадцать третий — двадцать четвертый годы правления Син-аххе-риба3
Я не покидал пределы царства Ишкуза4 на протяжении двух лет…
Целую вечность...
Сколько всего произошло за это время — перемен, потрясений, смертей!..
И не было дня, чтобы я не думал о Марганите.
Во сне я целовал ее руки, прижимал к себе, вдыхал ее пьянящий аромат, и шептал, шептал слова любви.
Я все еще верил, что мы когда-нибудь будем вместе.
Как будто нас не разделяли обстоятельства и огромное расстояние…
Вернувшись из похода на Ордаклоу, царевич Ратай и номарх Арпоксай пришли доложить повелителю всех скифов о своих подвигах, а еще — о том, что в сожженной и разграбленной ими крепости случайно оказались ассирийские принцессы. Тело младшей привезли в стойбище, Хаву не нашли вовсе. Больше пятидесяти скифов, виновных в том, что они нарушили приказ Ратая и прикоснулись к внучке царя, казнили: разорвали лошадьми. Ишпакай, с удовольствием наблюдая за этой расправой, которая ему всегда нравилась, разоткровенничался тогда:
— Я благоволю к твоему господину и по-прежнему хочу, чтобы мы стали союзниками. Расскажи Арад-бел-иту, как я покарал тех, кто надругался над его дочерью. Эта нелепая случайность не должна разрушить доверие, которое между нами возникло…
Ишпакай прекрасно знал, кому я служу
Между тем, дружба киммерийцев и скифов, в которую никто никогда не верил, на двадцать третьем году правления Син-аххе-риба получила самое веское доказательство: вожди кочевников наконец породнились.
Шестидесятитрехлетний царь Теушпа и шестнадцатилетняя Шпако, дочь царя Ишпакая, соединили себя священными узами брака в праздник весеннего равноденствия.
Две недели в царство Ишкуза съезжались многочисленные гости.
Свадьбу играли в царском стане. Собрались все скифские номархи. Киммерийцев было значительно меньше: Балдберт, Дарагад да еще несколько вельмож. Урарту представляли царевна Ануш и первый министр Зорапет. Ассирию — мар-шипри-ша-шарри Мар-Априм.
Последним из гостей приехал мидийский царь Деиок. Выглядел он намного старше своих двадцати шести лет. Ростом невелик, широк в плечах да еще и кривоног. Большая голова, бычья шея. Волосы русые, борода окладистая. Не самое приятное впечатление производил и его голос — глухой, протяжный, он напоминал рев буйвола.
Веселье растянулось на десять долгих дней.
За это время мне удалось встретиться со многими гостями. С кем-то — обмолвиться всего парой слов, с кем-то — провести не один вечер. Впрочем, большинство новостей, которые мне удалось почерпнуть из этих источников, относились к разряду сплетен. Болезнь Син-аххе-риба ни для кого не была секретом, а о войне в Табале уже давно говорили как о проигранной кампании.
Тогда же я узнал о предстоящем бракосочетании Мар-Априма и Ишхануи, дочери Зорапета, что меня немного расстроило. Наверное, я все же испытывал какие-то чувства к этой девушке. Мар-Априм держался со мной на равных, однако не преминул напомнить, что попади я ему в руки в Урарту, он сразу заковал бы меня в цепи и отправил бы как государственного преступника в Ниневию. От него я впервые во всех подробностях узнал об убийстве Шумуна, о смерти Шели, Ани… и Диялы.
Раздавленный известием о гибели близкого мне человека, я два дня пребывал в оцепенении.
Царевна Ануш, рискуя вызвать ревность Ишпакая, подсела ко мне во время пира:
— Что с тобой? Ты сам на себя не похож.
— Погиб мой друг, — ответил я.
Пытаясь хоть как-то поддержать меня в этот трудный момент, она молча взяла мою руку и сильно сжала ее.
Когда нам удалось поговорить еще раз, я понял, как сильно царевна нуждается во мне. Царь Руса наконец уговорил ее согласиться на брак с Ишпакаем. Свадьбу назначили на осень.
Рассказав об этой новости, девушка отшутилась:
— Меня успокаивает только то, что ты теперь будешь рядом.
В последний день веселья, наблюдая издали за Ишпакаем и Теушпой, я вдруг понял, что они говорят о Марганите.
— Она и в самом деле настолько красива, что способна свести с ума? Или твой Лигдамида настолько обделен женским вниманием? — спросил скиф.
— Мы оба знаем, что это блажь и все женщины одинаковы, — отвечал киммериец. — Слава богам, что с годами Лигдамида тоже стал понимать это. Принцесса ему уже давно безразлична. Если что и движет им, так это упрямство. Однажды ему посулили бесценный изумруд, а потом подло выкрали. Эта девчонка нужна моему сыну на одну ночь. Но он поклялся, что перережет горло нашему ассирийскому другу, если она вдруг окажется не девственницей.