Тростник под ветром
Шрифт:
— Отдохнем здесь немного...
Они очутились в саду; в глубине виднелся большой дом. Это был ресторан. У порога их встретила служанка. Кусуми передал ей корзинку с рыбой.
— Ну-с, я, с вашего разрешения, откланяюсь...— сказал он, приподняв соломенную шляпу и отвешивая Иоко поклон.— Прошу извинить, надо присмотреть за лодкой...
Это был ловкий ход. С утра и до вечера он хлопотал, принимая гостью, а когда его миссия закончилась, искусно ретировался, оставив ее наедине с Хиросэ.
«Уж не ловушка ли это?..» —
— Где мы находимся?
— В Омори,— ответил Хиросэ.— Хороший вид, правда? Я часто захожу сюда поужинать после рыбной ловли. Вы, наверное, устали? Жарко было на море.
Как ни в чем не бывало, он положил руку на плечо I !око. У нее почему-то не хватило духу стряхнуть эту руку. Утратив волю к борьбе, она чувствовала, что слабеет с каждой секундой, и казалось, готова была поникнуть под прикосновением его руки. Плечо ощущало тепло его пальцев. Мужское тепло. Человеческое тепло, которое она успела забыть, вернее — от которого ее отлучили насильно. Это тепло,проникало в самую глубину существа Иоко. Она вдруг вспомнила Тайскэ. Ее тело все еще хранило память об опьянении, которое она испытывала в его объятиях.
Хиросэ специально заказал легкий ужин и чай, но Иоко еще не успела проголодаться. Пока она пила чай, приятно охлаждающий горло, небо на востоке подернулось вечерней мглой, алый отблеск заката на море превратился в свинцовый; море, отражавшее небо, казалось тихим и неподвижным, как озеро. После вступления в силу указа о введении чрезвычайного положения рестораны официально считались закрытыми, поэтому с наступлением сумерек все кругом погрузилось в безмолвие. Казалось, будто дом совершенно необитаем, и они остались совсем одни в пустом, безлюдном помещении. Даже служанка не появлялась, чтобы зажечь электричество,— когда зажигался свет, приходилось закрывать ставни, спускать маскировочные шторы.
Высоко в небе заблестел тоненький лунный серп. Иоко сидела у окна и глядела на море. Хиросэ, чуть прихрамывая, подошел, уселся рядом и молча взял ее руку. Она не противилась.
Далеко в море засветились неподвижные огоньки.
— Что это светится там вдали? Рыбачьи огни?
— Да.
— Зачем они там?
—- Вы подумали о том, что я вам говорил? — спросил Хиросэ, не отвечая на вопрос.
— Да,— Иоко резко кивнула.
— Согласна?
— Нет!
Хиросэ чиркнул в темноте спичкой и медленно закурил. Казалось, отказ нисколько не огорчил его. Чувствуя совсем близко его широкие плечи, Иоко изо всех сил старалась не поддаться
Докурив сигарету, он протянул руку и, с силой обхватив Иоко за плечи, притянул к себе, пытаясь поцеловать. Он всегда действовал подобным образом. Любовь, приличия, доводы разума — все это не имело для него никакого значения.
Иоко, изогнувшись, отвернула лицо, уклоняясь от поцелуев.
— Пусть вы сильнее меня, все равно не будет по-вашему...— задыхаясь, проговорила она. Пытаясь вырваться из объятий Хиросэ, она резко отстранилась всем телом. С треском оторвался крючок на блузке.
Хиросэ коротко засмеялся.
— Перестань капризничать...
— Лучше я умру, а вашей не буду...
— Посмотрим!
— Мне надо задать вам один вопрос. Пустите!
— Какой там еще вопрос?
— Нет, мне обязательно нужно спросить вас.
— О чем это? Ну спрашивай, спрашивай все что хочешь!
Он уже перестал быть джентльменом, директором, респектабельным господином. Он опять стал тем фельдфебелем Хиросэ, каким был когда-то. Ей удалось высвободить плечи, но рука все еще оставалась стиснутой в его пальцах. Он держал ее крепко, словно живой залог.
— В сорок первом году, когда началась война, вы были на учениях у подножья Фудзи?
— Что такое?.. С чего это вдруг...
— Вы помните случай, который произошел там?
— Какой случай?
— Там был солдат по фамилии Уруки...
— О-о!.. Ты что, его родственница?
— Нет. Никакого отношения к нему не имею.
— Уруки почти все время служил со мной в одной части на южном фронте, пока меня не ранили. Почему ты спрашиваешь?
— Я не о нем хочу говорить.
— Вот чудеса!.. Так о ком же?
Иоко почти задыхалась. Щеки горели, в глазах потемнело.
— У подножья Фудзи проводились ночные учения, да?
— Проводились, верно.
— И вот тогда... тогда... один солдат потерял ножны от штыка.
— Правильно! Это я помню... Как бишь его звали... Не то Нисидзава, не то Иосидзава...
— Значит, вы помните? — почти крикнула Иоко.
— Помню, конечно. Этот солдат был красный. Он с самого поступления в полк попал на заметку, командир роты глаз с него не спускал. Но только на самом деле вовсе он не был красным... Так, просто тряпка немножко, а вообще-то смирный был парень. А ты откуда об этом знаешь?
— Этого смирного солдата вы избили, повалили на землю, пинали ногами! Из-за каких-то несчастных ножен! Изувечили его так, что он попал в госпиталь! Вы должны это помнить!
— Я помню.
— Еще бы! Два месяца он пролежал в госпитале, а потом был признан негодным к службе...
— Это мне неизвестно. Нас тогда сразу отправили на фронт.
— Когда он вернулся домой, плеврит повторился, и он... проболев два месяца...
— Знаю, умер. Я слышал об этом уже на Борнео, правильно.