Тростник под ветром

Исикава Тацудзо

Тайскэ закрыл глаза, так же как и сидевшие рядом с ним пассажиры, и стал думать об Иоко. Мысль о скорой разлуке с любимой женой причиняла ему боль. Он прожил с ней только год, всего лишь один год. Ему казалось, будто он еще не познал до конца все очарование женщины. Он вспомнил прикосновения Иоко, пьянящий аромат ее хрупкого тела, напоминающий благоухание цветка... Этот прекрасный, пленительный образ жены вдруг заставил его позабыть настоящее, наполнив душу почти нестерпимым счастьем. Внезапно придя в себя, он подумал, что скоро их будет разделять глубокое Восточно-Китайское море. Вопреки воле Иоко, вопреки его собственной

воле... Государство насильственно разлучает супругов. И раз невозможно сопротивляться, значит не остается ничего, кроме смирения.

Опустив голову, Тайскэ шел по дороге от станции к дому. Его терзало запоздалое сожаление. Ведь можно было почти наверное предвидеть, что рано или поздно его обязательно призовут. Почему же в таком случае он заранее не принял меры, чтобы как-нибудь избежать этого? Теперь его не покидала мысль, что все это время он сидел сложа руки и покорно ждал, пока его не настигнет трагическая судьба.

Преклонение перед героизмом было ему органически чуждо. Воинские доблести казались детской сказкой. Отказавшись от участия в общественном движении, Тайскэ сделался индивидуалистом, стал ценить только личную свободу. Потерпев неудачу в попытке выйти на широкую арену общественной жизни, он замкнулся в себе, ограничил себя узколичными интересами. С тех пор как была подавлена та часть его совести, к голосу которой он прислушивался, обращаясь к внешнему миру, он жил другой ее частью, частью, которая судила лишь себя самого. Государство представлялось ему далеким и опасным врагом. Во всех своих поступках он старался держаться как можно дальше от него. И вот это государство внезапно настигло его, придвинулось вплотную так близко, что ему уже некуда скрыться. Неповиновение равносильно самоубийству. Покорностью он, возможно, еще сумеет сохранить свою жизнь. Он не хочет умирать. Значит, придется убивать, убивать против собственной воли, убивать, чтобы такой ценой сохранить свою собственную жизнь.

За желтой оградой цветут пышные красные далии. Что-то чужое, враждебное мерещится ему даже в их яркой пурпурной окраске. Этот пышный расцвет дышит равнодушием к его судьбе. На минуту Тайскэ в замешательстве останавливается, не зная, как встретить жену, которая сейчас выбежит к нему навстречу. Ему хотелось, чтобы опа страдала с ним вместе. Ведь не он за это в ответе. Чем больше горюет жена, тем сильнее чувствует муж силу ее любви... Тайскэ вошел в калитку со скорбным лицом и сам удивился: что это, в такую минуту, он, оказывается, еще способен позировать...

Иоко торопливо вышла в переднюю. На ней была кремовая блузка и полосатая юбка. Как видно, она куда-то собралась. Зачем—Тайскэ не мог себе представить. Когда Иоко появилась в передней, она показалась ему такой красивой, что у него перехватило дыхание. Сам не понимая почему, Тайскэ отвернулся. Может быть, жена показалась ему сегодня особенно красивой оттого, что сам он смотрит па нее уже совсем другими глазами?

Подойдя к мужу, Иоко взяла у пего шляпу, портфель, узелок; не взяла, а, скорее, выхватила из рук, не проронив при этом пи слова. Она попросту не в состоянии была говорить. Тайскэ сразу передалось ее настроение. Подавляющей силой наделено это прямое, искреннее женское сердце, и Тайскэ едва может заставить себя произнести несколько слов.

На.широкой веранде, в плетеном кресле, сидела мать. Лицо у нее

было спокойное, сосредоточенное; она смотрела в сад, где цвели красные далии. Казалось, ее мысли витают где-то далеко-далеко. И только ее неподвижная поза выдавала боль души.

— Здравствуй, мама,— коротко сказал Тайскэ, проходя мимо.

Мать подняла голову.

— А, это ты...— больше она не сказала пи слова.

У себя в комнате Тайскэ снял пиджак, развязал галстук и, не оборачиваясь, спросил Иоко:

— Когда надо явиться?

— Послезавтра утром,— шепотом ответила Иоко.

— Ты, кажется, куда-то собралась?

Иоко молча подала ему легкое кимоно и убрала костюм. Лицо у нее хмурое, напряженное. Иоко всегда молчалива, когда принимает какое-нибудь решение,—это особая черта ее характера. Опа поспешно вышла из комнаты и возвратилась обратно, держа в руках смоченное холодной водой полотенце.

— Я пойду к Хориути-сан, хорошо? — говорит она, подавая полотенце мужу.

— Зачем?

Опа прямо взглянула в лицо мужу своими иссиня-черными, горящими глазами.

— Я не могу смириться с твоим отъездом,-— резко и даже как-то сердито отвечает опа.— Пойду попрошу его. Ты не должен уезжать. Можно же что-нибудь придумать.

— Глупенькая, оставь, оставь это! Бесполезно,— решительно произнес муж.

Генерал-лейтенант в отставке Хориути, бывший инспектор артиллерии Главной инспекции боевой подготовки армии,— давнишний пациент отца Иоко, профессора медицины Кодама. Профессор уже больше десяти лет пользует генерала.

— Ну и пусть бесполезно. Я пойду.

— Не болтай вздор. Я и сам пошел бы куда-нибудь, если бы это могло помочь.

– — Не важно. Не мешай мне сделать по-моему. Я непременно хочу поговорить с ним.

Иоко не из тех, кого можно отговорить от раз принятого решения. Пока она не разрешит терзающего ее сомнения, она без конца будет думать об этом,— уж такой у нее характер. Женщина, она не способна понять всю жестокость закона, не способна понять страшную силу государства. Ей кажется, что достаточно попросить хорошенько отставного генерала, и можно изменить закон о мобилизации. Такую наивность рождала в ней беззаветная любовь к мужу. Переполнявшая ее сердце любовь заставляла Иоко презирать и законы и государство.

Женщина всегда подчиняется лишь силе любви. И если закон мешает ее любви —значит плох такой закон, считает она. В ней была та наивность, которая дает женщине силу, по своему началу похожую на силу ребенка. Как ребенок, не подозревая об этом, может совершить преступление, так и женщина становится преступницей, игнорируя закон. Иоко была женщиной, которая не колеблясь пошла бы на преступление во имя любви. Закон о воинской повинности мешал ее любви. И она пыталась смело отмести этот закон прочь. С ее

2 Тацудзо Исикава точки зрения, это было совершенно естественно. Кроме того, Иоко была женщиной, способной не только говорить, но и действовать. Если уж она приняла решение, если задумала что-нибудь, она не успокаивалась до тех пор, пока не совершала задуманного.

33

Окончив фармацевтическую школу, Иоко до брака с Тайскэ помогала в аптеке при лечебнице отца. Поэтому еще раньше у нее установились довольно близкие отношения с семьей генерала Хориути. Она верила в эту близость. Иоко была убеждена, что генерал обязательно ей поможет.