Тростник под ветром
Шрифт:
— Простите, что я обращаюсь к вам с таким неожиданным вопросом...— начала Иоко, чинно сложив на коленях руки. Платиновое обручальное кольцо поблескивало на пальце ее левой руки.
Это кольцо связывало ее, сковывало узами брака, было символом потерянной ею свободы. Но вместе с утратой свободы Иоко обрела определенное, надежное место в жизни. Теперь мужчина, который был ее господином, ушел далеко и, возможно, больше никогда не вернется. Если он не вернется, связывающие ее узы исчезнут. Опа снова будет свободна. Но Иоко пугала эта свобода. Опа сулила ей горе.
— Скажите, это правда, что инженеры,
— Гм, по правде сказать, я хорошенько не знаю, какие теперь порядки, но возможно, что и так... Но, разумеется, это должны быть особые специалисты. А ваш знакомый на каком предприятии служит?
— Нет, я просто так спросила... Скажите, мобилизация — это абсолютный, безусловный приказ? Или же, в зависимости от обстоятельств, бывают случаи, что от -призыва освобождают? Вот о чем я хотела у вас узнать.
— О да, призыв в армию — это нерушимый приказ. Воинская повинность — одна из трех священных обязанностей верноподданных. Только калеки и неизлечимые больные освобождаются от службы в армии.
Похоже, что для Тайскэ действительно нет спасения. Но Иоко все еще не может смириться.
— Вы сказали — нерушимый приказ... Но кто его отдает, этот приказ? Военный министр?
— Император! — генерал Хориути торжественно вскинул голову.
Иоко запнулась, не зная, что сказать дальше. И все-таки опа еще не сдавалась.
— Нет, мне не верится, чтобы подобный приказ действительно отдавал император. Просто так устроено, будто это приказ императора, да?
— Вы ошибаетесь. Это действительно приказ императора. Просто осуществление приказа поручается специально на то уполномоченным людям, только и всего.
— Да, но...—она подняла голову и посмотрела на генерала ясным взглядом,— но ведь император не знает всех по именам... Ведь он же не дает указания призвать именно того или другого...
— Разумеется, он не может знать имен всех призывников.
— Вот видите. Значит, люди сами решают, кого призвать. Те, которые ведают этим, правда?
— Ну разумеется..
— Вот потому-то мне и кажется, что это не без-, условный приказ...
— Ничего подобного. У вас совершенно неправильное представление о порядке призыва. Приказ императора — решительный и бесповоротный.
— Но ведь не император же назначает явиться тому-то или другому, не он же отбирает людей, это делают простые смертные, значит и приказ их не безусловный. Разве может, простой человек отдавать другому такому же, как и он, человеку, непререкаемый, абсолютный приказ? Не может быть, чтобы у них было на это право!'
— Говорю вам, вы ошибаетесь. Вот послушайте, я постараюсь вам объяснить... Император отдает приказ — призвать необходимое количество людей в армию, чтобы можно было вести войну. Повинуясь этому непререкаемому приказу, в каждом соответствующем органе уполномоченные на то люди отбирают необходимых для пополнения войск мужчин и призывают их на военную службу. Если бы воинская повинность не являлась абсолютным, непререкаемым приказом, у нас было- бы нечто вроде американской системы добровольцев. При такой системе вести войну невозможно. И в Америке, и в чанкайшистском Китае добровольцы — это отбросы общества. В Китае даже существует
— Никак не могу я этого постичь...— покачала головой жена Тайскэ.
— Что же тут непонятного? — чуть улыбнулся генерал Хориути, с некоторым недоумением глядя на Ио ко.
Ему впервые в жизни, приходилось вести подобный разговор. Неужели нужны какие-то специальные объяснения, чтобы понять ту простую истину, что военная служба—первый долг японских мужчин, а призыв в армию — эго приказ императора? Когда-то в прошлом, когда генерал. Хориути был еще подполковником, он командовал дивизионом тяжелой полевой артиллерии, в Кокура. Бывало, стоит ему сказать., что воинская повинность— долг верноподданных, и все молодые люди, сколько их ни было., сразу же понимали его. с первого слова. Когда он поучал новобранцев: «По высочайшему приказу нас поставили ныне для выполнения священного долга по обороне отчизны»,— все солдаты горели желанием выполнить этот долг. И в дальнейшем никаких объяснений по этому поводу никогда не требовалось, да он и сам в глубине своего сердца никогда не испытывал никаких сомнений на Этот счет.
— Если не ошибаюсь, у Кодама-сан есть, кажется, сыновья?
— Оба мои брата находятся сейчас в армии.
— Вот как! И что же?
— А сегодня мой муж уехал служить в полк, в Сидзуока.
— А, вот как! Ну да, ведь вы же замужем... Помню, помню, как же... Семья директора журнала... Как бишь...— У старика была, очевидно, нетвердая память. Он приложил руку ко лбу, сморщился.
— Семья директора журнала «Синхёрон» Асидзава.
— А, да, да. «Синхёрон»... Как же, как же... Я тоже иногда проглядываю этот журнал...
«А ведь «Синхёрон», кажется, журнал либерального толка,—подумал генерал,—он возможно придерживается даже социалистического направления».
И что же, хорошо расходится этот журнал? Большой тираж?
' — Я точно не знаю, но, кажется, что-то около шестидесяти тысяч.
— Шестьдесят тысяч?! Однако! В этом журнале часто пишет некий Сэцуо Киёхара, международный обозреватель. Вот и в нынешнем номере тоже было что-то за его подписью... Удивляюсь, как только общество мирится с появлением подобных писаний!.. Так, значит, сын директора этого журнала — ваш муж? Ну, и что же сказал директор, когда сына призвали?
— Отец? Отец ничего не сказал. Это я вот никак не могу примириться с мыслью, что муж уехал. Мне не верится, чтобы приказ о мобилизации был уж так бесповоротен... Ведь это просто ужасно — бросить службу, бросить семью и стать солдатом только потому, что люди из районного муниципалитета выберут из общего списка десять или двадцать фамилий, напишут призывные повестки и вручат их! Я не могу понять, почему из-за такой малости человек должен отказаться от всего, пожертвовать даже жизнью! Я знаю, что Япония ведет войну. Понимаю, конечно, что кто-нибудь должен же стать солдатом и воевать. Но ведь есть люди, которые совершенно не хотят идти на войну! Как же можно отбирать у таких людей все, вплоть до их жизни? Кто имеет на это право?