Тростник под ветром
Шрифт:
— Я приму их... Попроси пройти в кабинет. Совещание отложим,— тихо, почти шепотом, сказал Юхэй сидевшему рядом сотруднику.
Тем временем в помещении редакции заведующий издательским отделом безуспешно препирался с бесцеремонными посетителями.
Трое полицейских чинов, покуривая сигареты, перебирали бумаги, лежавшие на письменных столах. В это время вошел один из сотрудников и сказал, что директор готов принять посетителей.
Юхэй встретил гостей в своем кабинете. Войдя, полицейские внимательно оглядели комнату профессиональным
— Весьма сожалеем, что помешали вашему совещанию,—сказал Такэдзима.
— Напротив, это я должен просить у вас извинения за то, что заставил вас ждать.
— Превосходный у вас кабинет... Да, да... Отличное помещение...— говоря это, Такэдзима оглядывал комнату, читал названия на корешках книг, стоявших на книжных полках, косил глаза на конверты, лежавшие на столе, пытаясь прочесть имена отправителей.
Когда посетители сели, Юхэй решительно и строго взглянул на них.
— Я протестую против того, чтобы обыск в помещении редакции производился без соблюдения законных формальностей. Если вы считаете необходимым произвести обыск, будьте любезны, соблюдайте все законные процедуры.
— Ну, это не столь важно,— Такэдзима, полный смуглый человек лет сорока, с коротко подстриженными усами, иронически усмехнулся,— Ладно, с обыском можно повременить. Сегодня мы пришли сюда, чтобы побеседовать с господином директором. Обыск мы сможем произвести в любое время, когда понадобится... Так что в следующий раз, уж не взыщите, просмотрим все основательно.
— Вот как? — директор кивнул.— Если обыск будет произведен на законном основании, я не собираюсь противиться, да у нас и нет никаких оснований бояться обыска. Просто мы чувствуем себя в крайне затруднительном положении, когда нарушаются права, присущие пашей профессии.
— Ладно, довольно об этом Когда надо будет, тогда и сделаем обыск.
В таком случае позвольте спросить, чему я обязан?..
Санноскэ Такэдзима умышленно неторопливо чиркнул спичкой, закурил сигарету и с нарочитым спокойствием произнес:
— Сколько у вас в редакции коммунистов?
— Об этом мне ничего не известно.
— Гм... Но вы, я полагаю, не будете отрицать, что среди ваших сотрудников имелись субъекты с подобными настроениями?
— Повторяю, об этом мне ничего не известно.
— Вы хотите сказать, что не признаете этого факта?
— Не признаю. И если вы собираетесь спрашивать меня об этом, то думаю, что отвечать мне не стоит.
— Так, понятно... Между прочим, о вас говорят, будто вы по убеждениям либерал. Ну, а на это что скажете?
На этот вопрос было не так-то легко ответить. Малейшее слово, которое Юхэй произнесет в ответ, может быть сказано лишь при наличии твердой решимости бороться с правительством, с военщиной, больше того — со всем общественным строем современной Японии.
Юхэй не собирался просвещать служащих полиции, рассказывая им о принципах либерализма. Он был не настолько легкомысленным, чтобы пуститься в бесполезную дискуссию с личностями
— Что именно дает вам повод считать меня либералом?
Мягкий протест, звучавший в этих словах, взбесил одного из незваных гостей..
— Сказано — либерал, значит либерал! Или ты собираешься отрицать это? Ну что ж, попытайся, если сумеешь!
Юхэй спокойно, поверх очков взглянул на полицейского, едва не стучавшего кулаком по столу в припадке злости.
— Мне кажется, не стоит отвечать на такие слова,— сказал он и слегка улыбнулся.
В такие моменты он не терял выдержки. Угрозы рождали в нем. внутреннее сопротивление. В его спокойствии было даже как будто что-то искусственное, наигранное, как у артиста, исполняющего заданную роль, и это вызывало еще большую злобу полицейских. Люди, власть которых зиждется на насилии, всегда ненавидят тех, кто не хочет покориться их силе.
— Ладно, советую вам хорошенько запомнить нашу сегодняшнюю беседу,— сказал, поднимаясь, Такэдзи-ма. Все равно в скором времени нам еще придется встретиться с вами. Тогда уж, пожалуй, придется несколько сбавить тон. Итак, до встречи!
Все трое встали и, засунув руки в карманы брюк, вразвалку вышли из кабинета, стуча каблуками. Юхэй остался сидеть в кресле; и так, не меняя позы, он сидел до тех пор, пока не докурил сигарету.
Потом он встал и отворил дверь в соседнюю приемную. Сэцуо Киёхара что-то усердно писал за столом.
— Извини, заставил тебя ждать...— как ни в чем не бывало, приветливо и ровно обратился к нему Юхэй.
Киёхара, не отвечая, поманил его поближе, не выпуская зажатый в пальцах карандаш.
— Поди-ка сюда на минутку.
Когда Юхэй присел рядом, Киёхара, усиленно щуря глаза, шепотом проговорил:
— Я собираюсь послать письмо Коноэ и сейчас составил черновик. Взгляни.
Несколько листов почтовой бумаги были сплошь исписаны густыми строчками мелких иероглифов. Лицо Юхэя оставалось спокойным, но в душе он испытывал невольный испуг. Если бы хоть одна строчка из того, что было написано на этой бумаге, сделалась достоянием гласности, жандармы немедленно арестовали бы Киёхара. Весь текст в целом представлял собой нечто вроде проекта свержения кабинета Тодзё. Вдобавок проект заканчивался следующим призывом: «При возможности Коноэ следует тайно отправиться в Советский Союз, с тем чтобы приложить усилия для скорейшего окончания войны».
Прочитав, Юхэй не сказал ни слова. Вернее, в первые минуты он попросту не в состоянии был говорить.
Видя, что он молчит, Киёхара не стал приставать с расспросами. Он развернул лежавший на столе список фамилий и адресов, как видно пытаясь отыскать среди знакомых имен возможных «единомышленников». В списке стояли имена многих его друзей, связанных с дипломатическим миром: Хитоси Асида, Тоисо Сирадзима, Сигэру Иосида, Иосидзиро Сидэхара... Несомненно, среди них немало людей, рассуждающих так же, как он. Да, рискованное дело он затевает...