Трубачи трубят тревогу
Шрифт:
— Черт побери, — глубоко вздохнул Шмидт, — три года я знал одно — крошить беляков, а тут начдив кавалерии должен заниматься портянками, зеленым мылом, всякой чепухой. — Достав блокнот, начал в нем что-то писать. — Да, чепуха, — продолжал он, — а без нее врага не поколотишь! — Шмидт передал мне исписанную бумажку. — Пошлите к «Предсовнаркому». Он что-нибудь найдет у себя.
«Предсовнаркомом» звали у нас начальника снабжения дивизии Колесова. В 1917 году он и в самом деле возглавлял первое Туркестанское советское правительство.
Я подозвал стоявшего поодаль Митрофана Семивзорова. Отдал ему
— Ты что делаешь? — спросил его Шмидт.
— А случится напорюсь на бандюг! — не смущаясь ответил Семивзоров. — Я бумажку проглочу, а скажу все, что в ней есть, на словах. Только одно, товарищ начдив, я не разобрал. Вот тут против вашей росписи какая-то закорючка.
Начдив заглянул в записку.
— Слышал ты, казак, про лейтенанта Черноморского флота Шмидта? То был боевик, революционер. Когда я находился в подполье, пришлось менять фамилию. Я и взял себе имя лейтенанта Шмидта. Но есть и фон Шмидты. Чтоб меня с ними не путали, я добавляю к своей фамилии «тов». Значит — товарищ Шмидт! Понял, казак?
— Как не понять! У нас на Дону был помещик хвон Энгельгарт. Немало и мы тех хвонов перехлопали.
— Молодец, казак! — похвалил Семивзорова начдив.
— Рад стараться, ваше превос... виноват, товарищ начдив. Что-то я трохи зарапортовался... — сказал боец и направился выполнять поручение.
— Вот у нас в пятнадцатой дивизии, — заговорил стоявший в сторонке сотник Ротарев, — это было в Полоцке еще до той немецкой войны, полно было этих самых фонов. На драгунском полку — фон Фосс, на гусарском — фон Прииц, на уланском — фон Верман. И в придачу еще один бригадный генерал тоже из этой породы был — фон Бюнтинг...
— Было, да сплыло, — похлопал сотника по плечу начдив.
— А командир корпуса, куда входили наши кубанские полки, был граф Келлер, — заговорил после уральца сотник Храмков. — Командиром одиннадцатой дивизии был де Витт, одиннадцатым гусарским полком командовал граф Мирбах, пятым гусарским — барон фон Корф. Среди генералов были и не немцы, да все больше с чудными фамилиями, такими, что наш брат сразу и не выговорит. Вот послушайте: генерал Розалион-Сошальский. А то еще были генерал Замота и генерал Чернета. Только полностью фамилия этого второго генерала была — Чернота-де-Бояры-Боярский.
— Это ты правильно говоришь, кубань. — Шмидт бесцеремонно снял с головы сотника кубанку и примерил ее. — Мечтаю о такой аккуратненькой шапочке. Когда-нибудь и себе заведу нечто подобное. — Вернув кубанку Храмкову, продолжал: — В царской кавалерии полно было всякой сволочи. Преподобный барон Врангель командовал в Риге гусарским Иркутским полком, Павло Скоропадский — лейб-гвардии конным полком в Санкт-Петербурге, так при царе назывался Петроград.
Дмитрий Аркадьевич недавно вернулся из Харькова с совещания, созванного при штабе войск Украины и Крыма Михаилом Васильевичем Фрунзе. Обсуждался вопрос о сроках обучения в военных училищах. Многие настаивали на четырех-пятилетнем курсе.
Попросил слово Шмидт. Он сказал, обращаясь к Михаилу Васильевичу:
— Товарищ командующий! Вчера я ходил в цирк. Смотрел, как моржи ловко катают носами шары.
Фрунзе расхохотался, а за ним и все командиры.
— Шмидт меня уморил, — сквозь смех произнес Михаил Васильевич. — А по существу, он прав.
Глядя на смеющихся, сам Шмидт оставался абсолютно серьезным. Такова уж была его особенность.
Все мы вышли на улицу.
К штабу приближался всадник. Его шинель, застегнутая на крючок, была надета внакидку. Правый рукав шинели, поддерживаемый винтовкой, торчал кверху. Начдив подозвал кавалериста.
— Казак первой сотни Семен Волк, — четко отрапортовал всадник.
— Ты хотя и Волк, а никому не страшен, товарищ. В таком виде, конечно. Может, только воробьям на огороде. Скажи, дружище, на милость, что с тобой будет, если из кустов выскочит хотя бы один бандюга? Пока будешь доставать винтовку, он тебя трижды зарубит. Ты что, служил у Махно? Эта анархия точно так носила винтовки, как ты.
— Товарищ начдив, — совсем смутился молоденький кавалерист, — я у Махно не служил. Служил и служу Советской власти. А винтовку взял в рукав, чтоб не пылилась, да и хмарилось с утра, думал, будет дождик — берег ствол.
— Больше так не делай. Ствол, верно, надо беречь, но прежде всего надо беречь свою жизнь. Имей винтовку всегда наготове, тогда ты будешь для бандитов настоящий волк! А вы, земляк, — повернулся ко мне начдив, — взяли бы и написали для казаков нашей дивизии простую памятку, как себя должен вести казак в районах, пораженных бандитизмом. И про этого Волка упомяните.
Эта памятка, брошюра в 10–12 страниц (первое мое «произведение»), скоро вышла в свет, отпечатанная в литинской уездной типографии.
Параня Мазур
Петлюровцы, стыдясь признаться в том, что они постоянно терпели поражение от своего же народа, вопили: «Москва бросает против нас ходей (китайцев), башкиров, латышей».
И снова, поздней осенью 1921 года, отборный гайдамацкий отряд, несмотря на тройное численное превосходство, не устоял под ударами нашего 7-го червонноказачьего полка. Желтоблакитная печать писала тогда об этом:
«Повстанцы смело продвигались вперед, но, столкнувшись с полком конных марксистов, вынуждены были повернуть назад».
Петлюровский газетчик не без иронии перекрестил нас в «конных марксистов», но мы-то в самом деле считали себя учениками великой школы Маркса, которых высшие интересы партии и народа заставили взять в руки клинки.
Наш полк усилиями партийной организации и всего боевого состава превращался в грозную для врага силу.
Уже трижды выведенные на плац лошади полка прошли через баню. Засучив рукава, вместе c нами втирали вонючую мазь в чесоточные шеи животных все мальчишки заводского поселка. Недружелюбно косясь на меня, скинув бурку, кубанку и гимнастерку, заделался конским банщиком и ворчун Храмков. И даже отец Дорофей, загрустивший без «отца» Иакова, на сей раз трезвый, предлагая услуги, хотел было снять с плеч длиннополую рясу, но мы обошлись без помощи духовенства.