Трудное дело
Шрифт:
Еще через полчаса сообщение об убийстве поступило в Москву.
День в здании на Петровке, 38, где расположено Московское управление уголовного розыска, начался как обычно. Те, кто работал ночью, собирались идти домой. По традиции они желали пришедшим коллегам — дня без происшествий. И таких дней в жизни Московского уголовного розыска действительно становилось все больше и больше.
Вообще в эти утренние часы в управлении собирается почти весь его состав. Руководители бригад, отделов вместе с оперативниками подводят итоги, намечают планы на день, изучают сводку о происшествиях, распределяют задания. Проходит час, и в кабинетах остаются
Заговорил динамик селекторной связи:
— Товарищей Благовидова, Чванова, Калугина... — дальше называлось еще с добрый десяток фамилий, — к начальнику МУРа. Повторяю...
— Вот тебе и день без происшествий, — переговаривались сотрудники.
Теперь те, кто собирался на отдых, уже не торопились. Может быть, и они понадобятся. А то, что позади бессонная ночь, — ну что же, не первая и, конечно же, не последняя. Такая работа. Особенно настораживало то, что в кабинет начальника вызывались самые опытные, умелые товарищи. Значит, дело серьезное.
Приглашенные собрались быстро. Длинный кабинет с двумя полированными столами, поставленными буквой «Т». Огромный сейф с львиными головами, книжный шкаф, заполненный до отказа. Здесь только то, что необходимо для работы. Даже толстый ковер отнюдь не украшение обстановки — он глушит шаги, ведь лишний шум не позволяет сосредоточиться. На деревянной тумбе бюст Дзержинского.
Полковник Анатолий Иванович Волков резким кивком приветствовал каждого вошедшего, указывал ему место за длинным столом.
Трудно, очень трудно даже опытному физиономисту прочитать что-либо на лице полковника. Как всегда, он тщательно выбрит. Безукоризненно сидит на его плотной фигуре идеально отутюженный серый костюм. Глаза чуть вприщур. Ни следа волнения, озабоченности. И только речь полковника, чеканная, словно рубленая, выдавала — он взволнован.
Казалось, Анатолий Иванович слишком молод для должности начальника прославленного МУРа. Ведь в кресле хозяина этого кабинета до него сидели профессионалы высочайшей квалификации, замечательные организаторы, талантливые руководители, глубочайшие знатоки раскрытия преступлений, такие, как Александр Михайлович Урусов, Иван Васильевич Парфентьев, и другие. О них до сей поры рассказывают легенды. Это они возглавляли и направляли борьбу с организованной преступностью, под их руководством было покончено с ней навсегда. Нелегко быть достойным преемником опытнейших и заслуженных чекистов.
Но, как и они, полковник Волков прошел служебную лестницу с самой первой ступеньки. Сразу в первые послевоенные, тревожные для уголовного розыска годы пришел он в МУР рядовым оперативным сотрудником. Нагрузка на каждого в те дни была огромная. Справиться с ней было равно подвигу. А лейтенант Волков еще по дороге на работу задержит карманника, доставит в отделение хулигана. У этого человека был особый талант сыщика. Этому делу он посвятил всю свою жизнь.
Одни, говоря о начальнике МУРа, выделяли его склонность к анализу, другие — личную храбрость, вспоминали, когда он шел на задержание вооруженного бандита один на один и побеждал, третьи останавливались на его знании всего, что относилось к преступности. И все обязательно вспоминали его
Волков говорил недолго:
— В Свердловске совершено необыкновенно дерзкое убийство. Помочь его раскрыть поручается вам. Мы понимаем трудность задачи — незнакомый город, незнакомые люди. Но задача должна быть решена в предельно краткий срок. Об ответственности говорить не буду. Здесь все ясно. Срок выезда — сегодня. Бригаду возглавит мой заместитель полковник Благовидов. Какие будут вопросы?..
Поезд шел к месту назначения — Свердловску. Позади остались степи и уютные леса российского запада. Теперь за зеркальными стеклами вагона мелькали холмы. И вслед за ними — кряжистые уральские горы, покрытые заснеженными остроконечными елями.
В коридор вышел подполковник Чванов. Странное зрелище представляет коридор спального вагона ночью. Он кажется ужасно длинным. По обе стороны светло-серые матовые стены, желтые полированные двери, днем то и дело открывающиеся, а сейчас задвинутые наглухо. Белые занавески слегка колышутся, хотя нет и малейшего дуновения ветерка. Кажется, что в вагоне никого нет. К ритмичному стуку колес привыкаешь, и ничто не нарушает безмолвия.
Впрочем, в коридоре Чванов был не один. Зажав в зубах погасшую папиросу, у окна стоял Благовидов. Он вглядывался в картину уральского пейзажа и... ничего не видел.
Чванов подошел к своему начальнику. Они совсем не походили друг на друга. Благовидов, с седыми висками, неторопливыми движениями, мягкой негромкой речью, скорее напоминал маститого ученого. Чванов, высокий, чуть сутулящийся, внешне — излишне суровый, но, пожалуй, нелегко найти во всем МУРе человека более отзывчивого, сострадательного к чужой беде. Да, они разные, у каждого свой стиль, метод работы. Но такое несходство отнюдь не мешало им работать вместе. Не в первый раз участвовали они в раскрытии самых сложных преступлений.
Свердловский вокзал, как и любой другой в большом городе, встретил москвичей шумом, суетой, сутолокой. Встречающих узнали сразу. Первое знакомство, первые рукопожатия. Свердловчане были приветливы, радушны. И все же чувствовалось во взглядах любопытство: ну, какие вы есть, товарищи муровцы? И еще, что гораздо важнее, читались на лицах встречающих озабоченность, тревога. Под глазами руководителей свердловской милиции полковников Емельянова, Орешина, майора Никифорова резко обозначились тени, прорисовались морщинки — сказывались волнение и заботы.
— Представляю, как приходится, — подумал Благовидов. — Город-то взбудоражен. Наверное, и из высоких инстанций не раз на дню требуют отчета. Теперь будут требовать и с нас.
Каждому из бригады хотелось немедленно помочь, тут же включиться в общую работу.
За стеклами автомобилей промчались просторные проспекты, многоэтажные красавцы дома. Вот и гостиница. Зашли в заранее приготовленные номера, поставили портфели, чемоданы. Гостиница была современная, уютная. Дышащие жаром батареи, мягкие низкие кровати, застланные белоснежными простынями, — все располагало к отдыху, тем более что утро только начиналось. А по московскому времени вообще была еще ночь.