Трудовые будни барышни-попаданки 5
Шрифт:
Вряд ли юноша ожидал, что искупление вины, точнее подготовка к нему, потребует столько заданий. Например, он впервые в жизни выпил залпом бокал шампанского, чтобы проверить реакцию организма. Нашел напиток «забавным» и сказал: могу полведра такого выхлестать. Экспериментировать с количеством не стали и вернулись к застольному этикету.
Еще нашлись задания для некоторых учеников — конечно, не посвященных в основной проект. Для типографов, художников, для портных, причем такие срочные, что я разрешила мастерам ругаться при мне. Для Степы и его отчима, недавно вернувшегося с Валаама и оставленного в усадьбе на испытательный
Миша послал в министерство курьера с извещением, что припозднится, и отдал некоторые важные распоряжения.
Под вечер отбыл в город, но не один. А на ночь глядя в Главный штаб пожаловал полицейский офицер, сопровождавший от заставы офицера Туркестанского военного корпуса поручика Петра Воскресенского. Юный поручик родился на берегах Урала, в столице был первый раз, и ему требовался провожатый, чтобы он не зашел вместо Штаба в Адмиралтейство или в Синод.
Дежурный офицер узнал, что Туркестанский корпус учрежден в прошлом году указом покойного императора для охраны и покорения степных пространств. Конечно, он в тени знаменитого Кавказского корпуса, но его ждут не менее славные подвиги — например, дойти до берегов Инда и Ганга, как застенчиво заметил поручик. Прибыл же он с известием, что могущественный хан Бабай Багатур готов перейти в подданство к великому Белому Царю со своей ордой и стадами.
В любой другой ситуации такого визитера на следующий день, а может и в тот же вечер, пригласили бы на прием к его императорскому величеству. Вот только император Александр подвергался в далеком Таганроге анатомическо-бальзамическим процедурам. Недовольный брат Константин был в Варшаве. А слегка запуганный брат Николай интересовался только депешами из Варшавы или сообщениями о тайных обществах. Идти с докладом о новостях далекого степного корпуса было просто не к кому. Да и дежурный полковник Штаба не знал, как распорядиться.
Его выручил сотрудник МВД. Сказал, что отвезет поручика в приличную гостиницу, проследит, чтобы тот был устроен и не ввергнулся в непривычные городские соблазны. Дежурный возликовал от мысли, что завтра решать, к кому долженствует явиться с докладом поручику Петру Воскресенскому, уже не ему.
Дело сделано. В журнале появилась необходимая запись. А главное, пошел слух о прибывшем в столицу офицере неведомого подразделения.
Петербургское военное общество в эти дни напоминало организм, особо подверженный любой информационной инфекции. А может, поработала слухмейкерская агентура. Уже с полудня стало известно, что в столицу прибыл офицер с далеких степных рубежей с докладом о корпусе, эти рубежи охраняющем, и очередном хане, готовом стать данником русского царя. Вот только царя в Петербурге нет.
Поэтому, когда вечером поручик пожаловал на Мойку, 72, на квартиру Рылеева — постоянное сборище членов тайного общества, о нем уже слышали многие. Так еще у поручика оказались несколько рекомендательных писем от членов Южного общества или их друзей. Правда, все рекоменданты находились в Тифлисе, в Оренбурге, в Омске — в местах уж очень дальних, так что в ближайшую неделю проверить невозможно. Было, например, письмо от Якубовича.
Однако гость вел себя так, что и подозрений для проверки не возникало.
Зато какая была служба! Она состояла из таких приключений, что слушатели забывали все. Например, шрам на лбу получен во дворце Бухарского эмира, куда Петр прокрался с отрядом казаков, чтобы освободить пленного русского майора и его дочь, предназначенную в гарем. А еще плавал по мало кому известному Аральскому морю. А еще охотился на тигров в камышах.
Важно не только что говорить. Важно — как говорить. Голос у Петруши был громкий, густой, идеальный баритон. Он им играл, заставлял слушателей замирать, если не цепенеть.
А иногда не только рассказывал, но и пел. Например, когда Рылеев захотел с ним познакомиться, то услышал издали:
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Удивленный, Рылеев подошел к певцу, а хитрый Петруша сделал вид, будто не понял, что перед ним автор знаменитой песни. И сказал, что эту балладу про Ермака поет весь корпус — ведь враг почти тот же, да и напоминание, как этот враг коварно подкрадывается.
Уж сколько раз твердили миру… Но Кондратий Федорович попался на столь незамысловатую лесть. Вместо проверочных вопросов — с кем знакомы, от кого узнали мой адрес? — начал, как и прочие товарищи по заговору, беседу о далеких степях.
Кроме того, туркестанский офицер то и дело спрашивал столичных гвардейцев: где же царь, к кому идти с докладом? Слышал в ответ возмущенные реплики: император, которому присягнули, в Варшаве, править не хочет, а мы не хотим, чтобы его брат правил! Разделял возмущение, говорил, что такой порядок дел надо переменить. И не то чтобы с каждым днем — с каждым часом становился своим для членов Северного общества и сочувствующих, посещавших квартиру Рылеева.
О своих похождениях Петруша рассказывал мне сам — в гостинице на окраине, где ночевал, хотя ему предлагали уже поселиться в центре, у гостеприимных офицеров-заговорщиков. Миша привлек двух лучших агентов, которые проконтролировали, есть ли хвост за Петрушей. Хвоста не было. Декабристы никакие не конспираторы-террористы, но все равно лучше поостеречься.
Итак, Петруша в дом Рылеева внедрился. А параллельно развивался другой проект, тоже связанный с Рылеевым. Точнее, его семьей.
Глава 58
Задумка эта появилась у меня не так давно, когда я в очередной раз обратилась к романтическому и печальному мему из прежней жизни. Назывался он «Жены декабристов».
Да, на слуху Трубецкая, Волконская, Полина Гёбль. Но это все же дороги-тревоги, желание ехать за любимым на край света и его исполнение.
А ведь были иные судьбы, не просто печальные — трагичные. Например, Наталья Рылеева. Брак по любви, родилась дочка, сын умер (эти нюансы я узнала уже в нынешней жизни). Из той, прежней, помнила, как утром 14 декабря Николай Бестужев пришел на квартиру к другу, но Наталья Михайловна схватила его за руки и стала умолять: оставьте мне моего мужа, не уводите, он идет на гибель!