Труды по россиеведению. Выпуск 2
Шрифт:
Но это, так сказать, совокупная оценка Ленина. С определенной же точки зрения было (есть) два Ленина – до революции и после революции. До 1917 г. Ильич показал себя величайшим в мире редукционистом.
Графически этапы его предреволюционного пути можно изобразить следующим образом (схема представляет собой не редукцию революционного движения вообще, но его редукцию, по Ленину, т.е. видение и полагание этого движения самим Владимиром Ильичем; и несмотря на всю однобокость и экстремизм такого полагания, оно совпало с историей страны):
Революционное движение
Поясню
А вот так выглядит историческое движение Ленина после революции 17-го года:
Поясним термины и в этом случае. «Ленинцы» – это те, кто собирается вокруг него с весны-лета 1917 г. и будет играть главные роли в решающие моменты существования нового режима (Троцкий, Свердлов, Дзержинский, Сталин и др.). Но быть «ленинцем» не означало личной и политической преданности Ильичу. В каких-то ситуациях они могли и выступить против Старика, и даже предать его. Это их – в основном – усилиями (в паре со смертельной болезнью) и произошло его насильственное удаление от дел. «Партия» – это уже не партия нового типа, но хребет и (одновременно) прообраз становящегося Порядка. «Коммунистическая диктатура» – система коммунистической власти; это шире «партии», поскольку предполагает некоторые другие властные и привластные формы. «СССР» – реализация коммунизма в определенных (неуклонно расширяющихся) территориальных пределах. «Мировая социалистическая система + коммунистическое движение» – динамично развивающаяся и экспансирующаяся в различных видах и различными способами «теория и практика» коммунизма. «Коммунизм-во-всем-мире» – целеполагание, мечта, надежда, упование.
Следовательно, после революции Ленин выступает как величайший расширитель и «объединитель». Хотя способ его жизнедеятельности остается прежним.
Во-первых, он раскалывает любую организацию (движение), в рамках которой и с помощью которой добивается своих целей. Сначала раскол, затем на основе оставшейся верной ему части создание новой организации (движения), и все заново. Известный бакунинский девиз «pars pro toto» – «часть вместо целого» – он модифицирует в «часть как целое». «Частичность», его «частичность» выдается за целое, заменяет и подменяет собой целое. Парадоксальность здесь в том, что такой способ вполне укладывается в логику Ленина-до-революции, но вроде бы внешне противоречит интенции Ленина-послереволюционного, Ленина-расширителя. Отметим эту – согласитесь! – «странность», однако оставим ее объяснение для других наших работ…
Во-вторых, Ленин остается гениальным упростителем. Это его качество поистине новаторское – как в реальной политике, так и в политической мысли. Упростить ситуацию до абсурда, многообразие и сложность свести к элементарному, принципиальную поливариантность истории к прямой, – как полет пули, – линии. Вот он – Ленин, вот он – ленинизм! В этом смысле Ильич антиисторичен и антикультурен. Если, правда, исходить из презумпции неуклонного –
История человечества знает, конечно, и других классиков упростительства. И сам Ленин произрос не на пустом месте. Вспомните хотя бы тутошних чернышевских-добролюбовых или тамошних марксов-энгельсов. Но… Но лишь гений Ленина сделал упростительство универсальным и единственным способом решения всех вопросов. При этом смысл самого упростительства сводится исключительно к ставке на низменное, на слабости человека или социоисторической общности, на больное и наболевшее. Эксплуатация всего этого и есть ленинизм. Да еще прибавим невероятное упорство и последовательность (будто бы внутренняя необходимость) в натравливании друг на друга как ближайших сподвижников, так и миллионных социальных групп. Да еще полный отказ от критерия «совесть». Ленинизм – это учение и практическое воплощение бессовестного устройства жизни.
Итак, в чем страшная сила Ленина? – Он никого никогда не играл – всегда оставался собой, в отличие от других политических деятелей начала ХХ в.
А в чем страшная слабость Николая II? – Он никогда никого не играл, всегда оставался собой. Это, пожалуй, единственное, что всерьез объединяет этих двух исторических персонажей. Естественность. Но почему для одного это стало основой победы, для другого – причиной полной гибели?
Если бы Николай продолжал всерьез «играть» роль русского самодержца, он бы сохранил престол и династию. Но в силу своей естественности он не мог этого сделать. Когда говорят о десакрализации русской власти, как правило, недостаточно внимания уделяют главному десакрализатору – Николаю II. Вся его жизнь и ушла на эту самую десакрализацию. За это его и убили. Поэтому он – неприемлемая фигура для всех (от монархистов до крайних радикалов). Поэтому он и не понят.
Почему же тогда для Ленина естественность стала залогом победы? Ленин был гениально естественен и тем самым на 100% соответствовал естественности русской революции. То есть внутренне он был подлинно песчинкой, каплей воды, абсолютно ничем не отличавшийся от миллионов других частиц, составивших страшное и мерзкое величие русской революции.
Сравните его с типичными актерами – Троцким, Дзержинским и др. Не случайно, что с естественной, т.е. с физической, смертью Николая заканчивается самодержавие. Не случайно, что с естественной, т.е. физической, смертью Ленина заканчивается история русской революции как органического движения народных масс. Именно после этого начинается революция сверху. При Ленине это движение, этот процесс несли большевиков вперед, и они были, если угодно, исполнителями народной воли. Их собственная политика, как правило, оканчивалась неудачей.
Сталин, сменивший Ленина, возродил в России управление сверху (против «самоуправления революции») и актерство. При Сталине политика в России окончательно превращается в политику первого актера. Он играет то в народного вождя, то в традиционного русского царя, то в какое-то земное полубожество. Были, конечно, у него и другие роли. Мавзолей, миллионные демонстрации, парады, открытые судебные процессы, массовый спорт и многое другое – все это театр. И везде он, Сталин, присутствует или лично, или в виде портретов-«икон», как бы освящая все это.
В чем же принципиальное отличие естественности Николая от естественности Ленина? Естественность Николая – это частный русский интеллигентный модерный человек, словно вышедший в жизнь со страниц русской литературы XIX – начала XX в. Причем заметим, практически все настоящие положительные герои русской литературы – слабые люди. Если они, конечно, мужчины (женщины – наоборот; положительная русская героиня – всегда сильный человек). Вот и Николай был слабый. (А, кстати, была ли осуществлена идея русской частной модерной женщины? – Была: Гиппиус, Ахматова, Цветаева и др.)