Труды по россиеведению. Выпуск 2
Шрифт:
Это – историческая легитимность, или легитимность в истории. Без нее невозможны устойчивость, успешность государства, социальной системы. Другой необходимый тип легитимности – правовой. Он коренится в Конституции, которая, по словам крупнейшего теоретика права ХХ столетия Г. Кельзена, является «основной нормой» жизнедеятельности политической системы и правопорядка. Само же государство – «правопорядок в действии». Не больше, но и не меньше.
Таким образом, две легитимности – историческая и конституционно-правовая. Они дополняют друг друга, переплетаются, создавая новое качество. Это пришедшие на смену «Власти от Бога» – власть от народа, суверенитет народа. Историческая и конституционно-правовая легитимность оформляют народный суверенитет, придают ему предельную для современности обоснованность, релевантность, консенсуальность.
Посмотрим на Россию. В ХХ в., как мы знаем, в ней последовательно существовало три государства: Российская империя, СССР и Российская Федерация.
А. Российская империя. Конституция 23.04.1906 г. превратила самодержавную монархию в полупарламентскую (в контексте общего перехода страны к открытому, плюральному обществу, пронизанному снизу доверху принципом представительства). Соответственно с этим
Иными словами, вполне удовлетворительная легитимность образца, к примеру, 1912 г. в силу целого ряда объективных и субъективных причин к 1917 г. рассыпалась. И здание, потерявшее опору, рухнуло.
Б. СССР тоже обладал своим «комплексом» легитимности. В нем практически отсутствовала правовая составляющая, что отличало его от современных государств. Да и историческая компонента была иной, чем это было принято в ХХ в. Но об этом чуть позже. Основополагающая советская легитимность коренилась в марксистско-ленинской идеологии. То есть носила идеократический характер (из-за особенностей этой идеологии «практикующие» большевики получили неслыханную свободу действий; буквально все их решения находили оправдание в этой «единственно верной» ортодоксии; можно сказать и так: специфика «марксизма-ленинизма» заключалась в том, что содержательная убогость его «догматики» восполнялась широтой и гибкостью «прагматики»; сегодня, когда их внешнее владычество закончилось, приходится признать: это было социальное оружие по силе своей разрушительности и убедительности сопоставимое с ядерным; слава Богу, что мир со временем выработал против него непреодолимую ПРО; внутреннее же владычество большевизма сохраняется, поскольку на русской исторической сцене и в историческом зрительном зале находится советский человек, как оказалось: «продукт долгосрочного пользования» 9 ). В этой идеократической похлебке «варились» и правовые, и исторические «куски» (и другие). В определенном отношении она напоминала древнерусскую легитимность в «правде» (от митрополита Илариона, «Русской правды» и т.п.). Спецификой советской легитимности было и то, что по исторической линии она «уходила» в мировую историю, прочитанную как борьба классов, которая, в свою очередь, трактовалась как борьба «добра» со «злом». Из этого следовало, что государство СССР не ограничено собственно русской историей и обладает всемирным (универсалистским) характером 10 . Поэтому не может быть связано и заключено в конкретно-исторические территориальные границы (мы знаем, ленинцы зафиксировали это в Конституции 1924 г.). Одновременно такая интенция «предполагала» и оправдывала советский экспансионизм, впоследствии выродившийся в специфический империализм. Этот последний пришел на смену «земшарно»-интернационально-коминтерневскому экспансионизму, когда большевик-черносотенец Сталин с целью укрепления своего режима полез за легитимностью в русскую историю. Полез по-мародерски, затоптав одно, фальсифицировав другое, установив монополию на эксплуатацию третьего… Нет, он не отказался от классически-большевистской идеократической легитимности, была «лишь» проведена определенная «смена вех».
9
В первом выпуске «Трудов…» я уже писал: большевистская революция продолжается. Торжествуют субъективный материализм, имморализм, презрение к праву, власть-насилие и т.п.
10
Еще Николай Васильевич Устрялов обращал внимание на то, что государство СССР с его экстерриториальностью, трансграничностью, универсальностью претензий и мировоззренческих установок напоминает государство Ватикан. Неглупая мысль, интригующее сравнение! – Проблема только в том, что СССР – при всем этом – вынужден был оставаться и национальным государством, т.е. нормальным, обычным. Со временем эта нормальность нарастала. И внутренний конфликт двух этих «компонент» взорвал СССР (не только он, конечно). Да и мировоззренческая установка не в пример «ватиканской» не выдержала экзамена на адекватность, и хвастливые претензии на «всесильность» учения оказались туфтой.
Коммунистический же миф, повторим, был невероятно гибким и адекватным (при этом и жестко-догматичным; это – не противоречие или кажущееся противоречие; это – органическое качество, поскольку, как известно, для большевиков морально то, что служит их интересам; мораль есть категория полезности; вдогонку скажу: ох как не случайно поздний большевизм выродился в режим и ментальность потребительства, т.е. пользы для себя; действительно, «романтика» и универсалистский замах ушли, приказали долго жить, осталось: «обогащайтесь» – ведь жизнь дана один раз; вот чем закончилось, во что выродилось мировое притязание и гордыня суровых и храбрых безбожников; Владимир Ильич, Лев Давыдович, Николай Иванович, – вы, из заслуженной вами адской области, видите тех, кто пришел вам на смену? А Вы, Иосиф Виссарионович, довольны нами? Мы, мне кажется, все-таки достойны вашего коллективного одобрения, поскольку пользуемся всеми теми возможностями (материальными, идеологическими, политтехнологическими), что вы создали для нас; и не порицайте за наше беспощадное и легкомысленное
Тем не менее, когда этот мир в 80-е годы ХХ в. обветшал, его по-бедность померкла, эффективность как-то истончилась и он все более-более напоминал «осетрину» не первой свежести и когда – одновременно – русский Дубчек 11 попытался придать ему «ускорение», оздоровить «гласностью» и даже модернизировать через «перестройку», он не выдержал, сдулся, лопнул и, воспользуюсь метафорой остроумца № 2 нашей эпохи (безусловно, № 1 – почивший в Бозе Виктор Степанович), национального лидера и самодержавного премьера (определение И.И. Глебовой), повис на ветвях деревьев как использованный презерватив (надеюсь, этот плеоназм не оскорбит взыскательного вкуса читателей «Трудов…», к тому же цитирование августейшей особы, пусть и косвенное, свидетельствует о верноподданности автора и его чуткости к начальническому слову, а это есть индульгенция за совершенные грехи а ля советик).
11
Сравнение не случайно: Пражская весна закончилась вторжением русских танков, московская, растянувшаяся на несколько лет, тоже. Правда, оказалось, что в 1991 г. важнейший большевистский лозунг – «танки решают все» – уже не работал. Более того, через два года, большевикам было продемонстрировано, как можно бить врага его же оружием. Это им отмщение за Будапешт–56, Прагу–68, Москву–91. – Пользуясь случаем (узнаете этот оборот?), хочу выразить горячую благодарность Владимиру Ильичу. Недаром-недаром заучивали мы (и те, кто принимал решение ранним утром 4 октября 93-го) Ваши указания товарищам из ЦК. Помните: «Я пишу эти строки вечером 6 ноября (24 октября), положение донельзя критическое». И дальше там: «Теперь все висит на волоске, …на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов)…», «нельзя ждать!! можно потерять все!!», «история не простит промедления…», «было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования… народ вправе решать подобные вопросы не голосованием, а силой». И т.д. Владимир Ильич, как и Вы, люблю Пушкина и «за учителей своих заздравный кубок поднимаю». Не знаю, был ли Борис Николаевич в курсе Ваших указаний, но и дух, и какую-то беспощадную неотвратимость усвоил на все сто. Вам бы за него не было стыдно.
СССР закончился как государство.
В. Государство Российская Федерация (РФ) по типу своей легитимности резко отличается как от своих предшественников – Российской империи и СССР, так и от современных классических государств. Поначалу доминантной легитимностью была конституционно-правовая. Этому способствовало и то, что Основной закон 12.12.1993, с одной стороны, находился в русле конституционного мейнстрима XIX – начала ХХ в. (проект Сперанского, создание Госсовета, земское самоуправление 1864 г., Основные законы 23.04.1906, проект Конституции Российской республики к Учредительному собранию), т.е. здесь работала, независимо от того, осознавало это общество или нет, конституционно-историческая компонента легитимности, с другой – параметры Конституции–93 позволили выжить – метафорически говоря – Русской Власти и связанным с ней элементам Русской Системы. Это была компонента субстанциально-историческая.
Что касается легитимности исторической, то здесь «все смешалось». РФ объявила себя правопреемником СССР. Это было еще одним аспектом конституционно-исторической легитимности. И означало: во-первых, указание на то место, которое принадлежит ей в международных отношениях, во-вторых, взятие на себя обязательств СССР и ответственности за его деяния, в-третьих, объявление о преемстве правовых измерений. Но это, если угодно, формальная сторона вопроса. В содержательно-историческом отношении выходило, что РФ есть «продолжение» СССР. И это соответствовало действительности. Ведь скоро выяснилось, что социальная природа РФ не анти-советская (как советская была антицарской), а постсоветская. Или, точнее: некая новая стадия развития советского. Это, напомню, вполне соответствует моему теоретическому предположению о Коммунистическом Режиме (КР)-2 и о природе русской социальной революции конца 80-х – начала 90-х годов ХХ в. 12
12
Об этом я писал в первом выпуске «Трудов…». Но, безусловно, тема не закрыта. Мы лишь подходим к пониманию революции конца ХХ в.
Таким образом, конституционно-правовая легитимность была дополнена легитимностью правопреемства РФ–СССР. Но сквозь них «прорастали» и преемство с дореволюционной Россией (следовательно, с исторической Россией вообще), и преемство с СССР, причем и с ленинской, и сталинской, и хрущевско-брежневской моделями, и преемство с Русской Системой (Русской Властью, в первую очередь), и преемство с Россией– СССР, великой державой, претендующей на мировые роли. Все это находилось в хаотическом смешении и, на поверхностный взгляд, в противоестественных связях и переплетениях. Удивительным образом, такое «смешение» полностью корреспондировало характеру Бориса Николаевича Ельцина (видимо, не случайно, что выход на первый план того или иного варианта легитимности или комбинации тех или иных ее измерений связан с типом личности персонификатора власти данной эпохи).
Но заметим, – и это важнее всего – впервые в русской истории доминирующей, «предельной» была конституционно-правовая легитимность.
Путинский режим, путинская система резко изменили ситуацию. Фактический отказ от выборов, смена модели избирательной системы, усиление внеконституционных «институтов» (чрезвычайных комиссий по своей природе) и процедур резко сократили действенность правовой легитимности. Однако полного отказа от Конституции не произошло. Напротив, загнав ее – по сути – на периферию реальной политики, в максимальной степени использовали авторитарные, недемократические возможности, заложенные в Основном законе (таковые имеются в интенциональной форме во всех конституциях). Однако подчеркнем, конституционно-правовая легитимность перестала быть сущностной необходимостью путинского status quo.