Тряпичная кукла
Шрифт:
Мы не разговаривали несколько дней. Однажды утром Валентина, не в силах больше мучиться, пришла в камеру вся в слезах, и призналась мне в любви, а также в патологической болезни под названием… ревность. В очередной раз слёзы Валентины заставили меня уступить, сдаться. Но сколько же слёз видела эта камера: слёз Нильде, Валентины, и даже надзирательницы, а в особенности моих собственных слёз, которые переполнили моё сердце настолько, что оно чуть не задохнулось, утонув в море абсолютного одиночества. Одиночества в этом заключении, в этих четырёх стенах, одиночества от разлуки с моей любимой, чьё имя Пекинеса. Только одна Пекинеса давала мне силы и поддержку.
Ужасные ошибки Валентины
После
Мама Лаура рассказывает: «Моим самым большим желанием всегда было стать мамой. Мне очень хотелось почувствовать, как растёт малыш у меня в животе, я так ждала этого радостного момента и столько об этом говорила, что мои подруги прозвали меня Мама Лаура.
Из аэропорта Каподичино я отправилась на стажировку в Лондон, сняла комнату вместе с другими незнакомыми мне девушками, нашла место официантки в баре и чередовала учёбу с работой. Но по воле рока, судьбы я познакомилась с Дональдом, высоким красивым англичанином с голубыми глазами. Через несколько недель знакомства Дональд предложил мне переехать из комнаты, которую я снимала вместе с другими девочками, к нему в квартиру. Я не стала долго раздумывать и уже через пару часов приехала домой к своему парню. Он был из очень состоятельной семьи, это была его квартирка.
Шло время, я училась, но больше не работала, потому что Дональд этого не хотел. А потом однажды я вдруг поняла, что со мной происходит нечто необычное, я отправилась к врачу, и он мне сообщил: «Синьорина, вы ждёте ребёнка». Какое это было счастье, мечта всей моей жизни! Теперь подруги по праву могут называть меня Мама Лаура. Я накупила много разноцветных воздушных шариков и написала на них: «Любимый, я беременна».
Дональд открыл дверь, увидел шарики, прочитал и побледнел, а я не знала, что думать: может быть, он так отреагировал просто от неожиданности, от переизбытка чувств, а может, не хотел нести ответственность… Тогда я твёрдо сказала, что рожу этого ребёнка, и если Дональд не хочет его, то нет никаких проблем, даже если я стану одной из многочисленных мамочек-одиночек, то всё равно не откажусь от малыша! Дональд взял меня за руку, опустился на колени и положил голову мне на живот, нашёптывая ласковые слова.
На следующий день, пока я занималась уборкой в квартире, в дверь постучали, это была сестра Дональда Мэри — классическая англичанка из очень зажиточной семьи. Мэри дерзко, с цинизмом, в приказном тоне произнесла: «Ты сделаешь аборт! Вот тебе деньги, бери их и исчезни, на Дональда у нас другие планы, в которых тебя нет». Я была потрясена, но нашла в себе смелость ответить: «Тебе не кажется, что эти слова мне должен был бы сказать сам Дональд?» — «Ноу проблем, — ответила сестра, — Дональд, заходи». Он стоял за дверью, я не могла в это поверить! Какой трус! Его поведение меня просто взбесило, и тут уж я обрушилась на них: «Никогда, слышите, я никогда не сделаю аборт. Но вы не беспокойтесь, мне ничего от вас не надо, а в особенности мне не нужен такой трусливый папаша для моего ребёнка, которого я сама смогу вырастить».
Мегера просто рассвирепела, стала кричать, ругаться, пока её братец с опущенной головой рассматривал свои ботинки. «Э, нет! Моя дорогая идиотка, ты
Уже в самолёте во время полёта в Италию я почувствовала сильные боли в животе. Мои ноги стали мокрыми, я увидела, как по ним стекает коричневатая жидкость, очень испугалась и позвала стюардессу. Но нам пришлось ждать приземления. Скорая помощь сразу же увезла меня в больницу. Я потеряла ребёнка и скорее всего никогда больше не смогу иметь детей. Однако трагедия на этом не закончилась. Когда я лежала в палате, ко мне пришла полиция: Дональд и его сестра заявили на меня за нападение и причинение тяжких увечий. Удар, который я нанесла Дональду, стал роковым — пришлось удалить оба яичка. Дело рассмотрели очень быстро, мне даже не дали возможности оправдаться. Я хотела сказать судье, что, возможно, я разбила Дональду яйца, потому что они были стеклянными. В любом случае я, вполне возможно, ещё смогу родить ребёнка, но главное, что ни у кого не будет такого отца, как Дональд».
Лаура закончила свой рассказ с мокрыми от слез глазами, потом взяла куклу, погладила её и спела колыбельную, укачивая игрушечного малыша.
Удручённые и печальные, мы покинули камеру Лауры, не проронив ни слова, нас потрясла эта история. Когда мы с Мачедонией оказались наедине, я хотела поцеловать её, в тот момент мне нужно было почувствовать хоть немного любви, но Мачедония держалась холодно и отстранённо, возможно, просто была ещё под впечатлением от истории Лауры. Я сказала, Мачедонии, что если она сейчас в таком состоянии и ей не до близких отношений, то я всё понимаю и не хочу, чтобы ей было плохо. Она не ответила, я поцеловала её в лоб и вышла.
Мария-вонючка
Я хотела, чтобы Валентина не стояла у меня над душой, но не потому, что эта девушка мне не нравилась, а, может быть, потому, что я боялась? Боялась чего? Влюбиться… а как же Пекинеса — жизнь моя? Нет, Валентина была слишком сложной, все её заумные слова… Нет, это невозможно. Пока я размышляла, дверь камеры открылась и вошла сияющая Валентина, «Всё хорошо, хорошо, любимая, — радостно защебетала Валентина, — сегодня у тебя будет первая беседа с заключённой, и спорим, ты не угадаешь с кем. С кем, ну с кем? — кокетливо спрашивала Валентина и, не дождавшись ответа, торжественно объявила: — Это Мария-вонючка!»
Как же она меня раздражала, когда прикидывалась глупой гусыней! Она буквально выедала мне мозг. С чего это она вообразила, что я должна работать психологом? Неужели она не понимала, что я мечтала совсем о другом? Я мечтала о свободе, и не только о той, которая была там. за решётками, но и о свободе быть счастливой, я мечтала свободно дышать, жить! Напротив же, когда я выйду отсюда, меня навсегда заклеймят, во-первых, потому что я зечка, а во-вторых, потому что для людей я проститутка, которая ославила своего брата. А что же моя семья? У меня её больше нет. Этот мерзкий урод, мой брат, забрал у меня семью, он забрал у меня всё — достоинство, счастье, разорвал мою связь с прошлым, уничтожил всё светлое и прекрасное, что у меня когда-то в жизни было. У меня осталась только Пекинеса… С этими мыслями в голове я дошла до камеры Марии-вонючки вместе с Валентиной и должна признаться, что меткое прозвище Марии в точности соответствовало действительности: в камере стояла такая странная вонь, будто бы кошка сдохла в канализации. Мария сидела и смотрела прямо в потолок. Валентина подала мне знак, чтобы я задала вопрос, а я не зная, что сказать, спросила: «Как дела?»