Тряпичная кукла

Ферро Паскуале

Мария не реагировала. Я стала озираться вокруг — думала, что может быть, кто-то случайно выпустил газы или, может, выкопали труп и забыли закопать его обратно, что же это такое? Ветры войны? Было бы лучше, если бы Мария-вонючка и дальше продолжала молчать, потому что её дыхание также оправдывало это прозвище. Над её растрёпанными волосами роились какие-то странные мошки. Я уже хотела уйти, но Мария вдруг начала свой рассказ: «Мария, меня зовут Мария, как Мадонну, и, как и она, я прошла через все круги ада. Когда тебе сорок лет, и ты не замужем, к тебe сразу же приклеивается кличка «старая дева», но меня всегда звали Мария-вонючка. Почему? Я думаю, вы уже догадались по смраду, стоящему здесь, — от меня, от моего дыхания. «Ну хорошо, — скажете вы — а что же ты не вымоешься, вонючка?!» А потому что я не могу, у меня очень редкая патология, вода укорачивает мне жизнь, представляете, я могу выпивать в день только один стакан воды. Неудивительно, что у меня никогда не было друзей. Единственной моей привязанностью была моя мама, а также один приятель, он тоже вызывал отвращение у людей, — злой, меркантильный ростовщик, а ещё он не мылся, но только потому, что не хотел тратиться на мыло и воду. Люди презирали этого человека, но мы сдружились, потому что были одиноки, и даже думали, а не пожениться ли нам, однако Маритиелло-скупердяй (таким было его прозвище) сразу отказался, ведь потом, когда мы разведёмся, ему придётся содержать

меня, а ещё и на детей сколько денег уйдёт. В один злосчастный день умерла моя мама, я чувствовала себя потерянной, моя единственная любовь улетела на небо, бросив меня в одиночестве. Я собралась с силами и стала жить дальше, мама оставила мне небольшую ренту, и по крайней мере я могла достойно существовать. Однажды во сне я увидела свою маму, красивую, хорошо одетую, она присела на кровать у меня в ногах и сказала: «Мария, твоя мама приготовила тебе приятный подарок, он под плиткой в гостиной, рядом с буфетом, возьми этот подарок и никому не говори: люди завистливые. Ты поняла меня? Никому». Фигура мамы растаяла, я проснулась со слезами на глазах, сразу же встала, несмотря на то что была глубокая ночь, направилась в гостиную и заметила в полу плитки, которые можно было сдвинуть. Отодвинув эти плитки, я нашла деревянную коробку и открыла её… Там были бриллианты, кольца, ожерелья и браслеты из золота и драгоценных камней. В ту ночь я больше не заснула, я смотрела на это маленькое сокровище и думала, что мне с ним делать. Может, продать всё и уехать за границу, зажить красивой жизнью? Ну да, а как быть с вонью, оставить её дома? Я поняла, что это золото, жемчуг и драгоценные камни были мне ни к чему, потому что, ну куда я их надену? Моей визитной карточкой всегда будет мерзкий запах, я на всю жизнь останусь Марией-вонючкой. Время шло, и этот клад стал давить на меня. Я всё думала и думала, что же делать, и решила признаться во всём Маритиелло. Пригласила его вечером в гости, мы поужинали, и я тут же всё ему рассказала. Маритиелло затрясло так, как будто у него была температура под сорок, его глаза раскалились добела, из уголка рта тоненькой струйкой потекла слюна, я сразу поняла, какую ошибку совершила ведь мама, во сне предупреждала меня. Маритиелло захотел посмотреть на драгоценности, но я была против, он рассердился, и в какой-то момент я просто испугалась и выгнала его. Должна сказать, что это была единственная ночь, когда я не могла заснуть от охватившего меня ужаса. Все в районе знали обо мне… по запаху… и никто даже не подумал бы проникнуть в дом Марии-вонючки, во-первых, потому что я была женщиной небогатой, а во-вторых, нужно было иметь крепкий желудок. В общем, в ту ночь я спала с плотно закрытой дверью, но забыла об одной детали — у Маритиелло были ключи, которые я оставила ему на случай какой-то непредвиденной ситуации, и эта шкатулка с драгоценностями стала для Маритиелло той самой непредвиденной ситуацией. Кажется, было около двух часов ночи, когда я услышала как открывается входная дверь, сердце забилось сильно-сильно, я зарылась под одеяло, едва сдерживая дыхание и делая вид, что крепко сплю. Сначала шум был слабым, потом всё более судорожным и нервным. Конечно, это Маритиелло, я была в этом уверена, он искал коробку. но я не сказала ему, что отнесла её в банк, в банковскую ячейку. Внезапно в мгновение ока с меня слетело одеяло, которое Маритиелло сорвал одним движением, и первое, что я увидела, были горящие глаза безумца. «Где она? — срываясь на визг, закричал Маритиелло. — Куда ты дела моё золото, отдай его, ведь ты не знаешь, что с ним делать, ты одинока, как бродячая бешеная собака, ты грязная и вонючая, даже со всеми сокровищами святого Януария ты не найдёшь никого, кто позарился бы на тебя, так что отдай мне драгоценности, уж я-то знаю, что с ними делать». Злоба этого человека буквально парализовала меня, я не могла сказать ни слова, а он схватил меня за волосы и сбросил с кровати. Мне было больно, я кричала, но он разъярился ещё больше, швырнул меня на пол, избивая ногами и кулаками, и заорал: «Грязная вонючая шлюха, мерзкая сучка, отдай мне моё золото!» А потом были ещё слова, которые я не помню и не хочу вспоминать. Не знаю, как мне удалось убежать на кухню, я схватила огромный нож, Маритиелло наскочил на меня, и лезвие ножа вошло в это отвратительное тело, будто в кусок протухшего сливочного масла. Мерзавец упал на пол, а я не могла сдержать криков ужаса и страха. На шум сбежались жители дома, кто-то из них позвонил в полицию, но никто не вызвал скорую, потому что все ненавидели Маритиелло, известного своим скупердяйством, подлостью и клеветничеством. Он всегда наслаждался унижением людей, когда те не платили ему вовремя, причём делал это при всех, напоказ. Приехала полиция, и через несколько минут это гадкое существо издало последний вздох. Когда меня увозили, кто-то похлопал меня по плечу и сказал: «Молодец, Мария!» — и ещё: «Ты всё правильно сделала, этот урод заслужил». И вот жители целого квартала, которые всю мою жизнь не то что не здоровались, но даже не смотрели в мою сторону, сделали из меня героиню, только потому, что я уничтожила большое зло, отравлявшее им жизнь, и многие пришли на судебный процесс засвидетельствовать все те гнусности, которые совершил Маритиелло. И знаете что? Мне пишут сюда соседи из моего района, чтобы я не беспокоилась, они присмотрят за домом, который уже покрасили и подремонтировали, что они будут ждать меня, а когда я выйду, устроят большой праздник. Я решила, что в тот день обязательно помоюсь, даже если это укоротит мою жизнь на целый год, я стану Марией-чистюлей только на день, но останусь Марией-вонючкой forever! Здесь, в тюрьме».

Мария закончила свой рассказ, мы тепло попрощались и вышли, я посмотрела на Валентину и сказала: «Меня так тронула эта история, что я почти уже не чувствовала смрада. Как же хорошо я понимаю Марию, которая убила своего любовника: чужие руки на твоём теле марают тебя, даже если это нежные ласки, за которыми скрываются грязные мысли. Валентина, я больше не хочу записывать рассказы заключённых, мне слишком больно, я не могу выносить те переживания, что они таят в себе. Мне кажется, будто эти женщины заражают меня своими проблемами, и я выхожу из камер с чудовищной головной болью, а по ночам мне снятся кошмары. Нет, Валентина, нет! Я больше не приду, я не хочу заболеть, извини, прости, но это уже слишком для меня». Я оставила монашку в коридоре и попросила разрешения принять душ, у меня были свои навязчивые мысли, но после встречи с Марией их количество удвоилось.

Валентина и её тысячи «почему?»

Время шло, мы с Мачедонией были счастливы, что познакомились, и не испытывали недостатка в страстных поцелуях и объятьях. Приближался момент, когда Мачедония должна была выйти на свободу. Но как только я начинала строить планы нашего будущего, Мачедония мрачнела, становилась дерзкой, просто невыносимой, и я не понимала почему, а если я не понимала, то не могла помочь ни ей, ни самой себе. А потом начались первые размолвки, Мачедония находила тысячи предлогов и больше не желала моих прикосновений, а самое ужасное было осознавать, что чем больше она отдалялась от меня, тем сильнее была моя любовь — день ото дня. Мнеказалось, что я бегу вслед за

воздушным змеем, который парит в небе и, подхваченный порывом ветра, улетает прочь, а ты остаёшься одна с ниткой, оторвавшейся от разноцветной картонки. И тогда ты следишь взглядом за змеем, в надежде поймать, бежишь следом, в этой погоне забываешься и падаешь, потом снова встаёшь и снова падаешь. Возможно, Мачедония для меня именно это — химера, иллюзия, воздушный змей? Но я полна решимости, я не останусь стоять с ниткой в руке и задранным носом и смотреть, как улетает моя любовь. Нет, Мачедония всегда будет рядом со мной, потому что я эту любовь завоевала, я добилась её кровью и потом, как рабочий, который спешит утром на завод, где вкалывает, как проклятый, чтобы дотянуть до конца месяца, ждёт положенной зарплаты, а когда берёт заветный конверт — становится счастливым, а потом ждёт тринадцатую зарплату, отпуск. Рождество, Пасху и так далее. Именно так Мачедония заставляет меня чувствовать себя трудягой, и, как все трудяги, я не хочу, чтобы меня увольняли, потому что эта любовь мне нужна, чтобы жить сейчас, чтобы идти дальше по жизни, продолжать жить. Конечно, такая метафора может показаться абсурдной, но вы думаете. что я не устрою забастовку, если Мачедония меня уволит? Ещё как устрою? Я привяжу себя к решёткам жизни, устрою забастовку сердца, остановлю его и сделаю так, что оно больше не будет биться, я организую кампанию любви, я устрою войну, я разобью Купидону лук со всеми стрелами, если Мачедония больше не захочет меня! Я убью себя.

Жизнь Мачедонии

Письма Пекинесы жизненно необходимы для меня.

Жизнь моя, только ты даёшь мне силы оставаться здесь. После первого происшествия я пошла работать на обувную фабрику и именно там познакомилась с тобой, любовь моя… я хорошо помню нашу первую встречу. Ты была наставницей, которая обучала новых сотрудниц и следила за их работой, со мной ты была более ласковой, и я всем телом и душой прикипела к тебе, я рассказывала тебе обо всех своих горестях. а ты, всегда открытая, выслушивала меня и гладила по голова. и однажды я пристально посмотрела на тебя и поцеловала — со всей страстью. Дни напролёт ты отводила взгляд, и я тоже стеснялась поднять глаза, но вечером, перед сном, я только и думала о тебе и улетала прочь со своими мыслями — сокровенными, самыми интимными.

Потом хозяин обувной фабрики попросил тебя обучить меня ремеслу заклёпочницы и наладчицы. И тогда мы стали бок о бок проводить целые дни. Я помню, как ты склонялась надо мной, чтобы показать, как работать, и я чувствовала твой запах, запах лаванды и марсельского мыла. Каждый раз, когда ты наклонялась ко мне, голова шла кругом, наши тела случайно соприкасались, мои глаза искали твой взгляд, жемчужины пота скатывались по спине. И я, вся взмокшая и трепещущая, как влюблённая девственница, невыносимо страдала, но и ты тоже! И, может, даже больше, чем я, потому что ты была замужем, у тебя были дети, и ты задавалась вопросом, как же ты могла испытывать чувства к другому человеку… к женщине. И каждый день ты боролась с этими дурными чувствами, но дурными для кого? Для людей?! А эти люди, что показывают на нас пальцем, кто они такие? На каком основании они осуждают нашу любовь, поливают нас грязью и говорят с отвращением? Кто эти люди? Мужья, которые, прежде чем вернуться домой и выполнить свой лицемерный супружеский долг, заезжают к проститутке или трансвеститу, оскверняя сначала их тела, а потом и чувства? Жёны, которые, как только их мужья отправляются на работу, трахаются, как животные, с консьержем, с соседом, с мясником, с местным священником. И именно эти лицемеры осуждают, меча в нас свои грязные стрелы? Но что о себе возомнили эти отвратительные людишки, которые хотят облапать своими сальными руками нашу любовь? Я ненавижу весь белый свет за то, что не познала ничего, кроме боли, и когда я выйду отсюда, то должна буду отвесить такую оплеуху этому дерьмовому миру, ханжескому и фальшивому по отношению к тем, кто просто хочет Любви!

Внутренний голос надзирательницы

Иногда я смотрю на Мачедонию и не знаю, сердиться мне на неё или сочувствовать ей, или даже гордиться тем, что она оказалась настолько смелой, что не побоялась проявить уважение, даже почтение к «неправильной», противоречивой любви между женщинами, и с гордо поднятой головой несла эту любовь, защищала от нападок целого мира, не жалея самой себя. История Мачедонии и Пекинесы — правильная.

Две женщины, полюбившие друг друга, мужественно противостояли семье и обществу. Пекинеса оставила детей и мужа ради невозможной любви, которая стала реальностью. Две женщины, испытавшие на себе змеиный яд злых языков, жили в аду — в сонме архангелов, чёрных, будто смоль, Вельзевула, Астарота… а потом вмешались белые архангелы — Гавриил, Михаил, — которые защитили Мачедонию и Пекинесу, взяли под своё крыло, ведь любовь надо защищать, беречь… Любовь между двумя женщинами, между двумя людьми, любовь к детям, к жизни, к семье… имеет лишь одно название — ЛЮБОВЬ, которую только великие женщины умеют дарить и принимать, и бороться за неё, потому что для борьбы необходимо мужество женщин.

Валентина и её боль

«Что за чушь ты несёшь, чокнутая надсмотрщица? О какой ещё любви ты говоришь? Разве Пекинеса — это не её собака?» — думала я, слушая слова надзирательницы, бьющие наотмашь, разрывающие сердце надвое, жестоко ранящие прямо в голову. Всё моё естество истекало кровью. Мы бурно ссорились, на наши крики прибежала Мачедония, которая старалась успокоить меня, но безуспешно, а потом, измученная, я рухнула на койку и начала рассказывать:

— Много лет назад, пока я была послушницей и готовилась дать обет безбрачия, чтобы стать невестой Господа… монастырь выделил мне комнату, где я могла бы хорошо подумать обо всём. Это была убогая тёмная комнатушка на первом этаже в испанском квартале. Довольно мрачное место, которое я попробовала оживить цветами, птичками и красивыми шторами. Я была уверена в своём выборе и гордилась им, даже соорудила укромное местечко для размышлений — старый сундук, забиралась внутрь и обдумывала свою любовь к Богу… Однажды я лежала в сундуке и вдруг почувствовала резкую боль, как будто что-то укололо меня, я встала и увидела шпильку, торчащую из-под цветной шёлковой подкладки на дне сундука. Я нервно оторвала старинный шёлк и нашла под ним пожелтевшие от времени письма и фотографии, а также антикварную шпильку для волос с жемчужной головкой. Письма были перетянуты розовыми лентами. Я развязала ленты, а затем занялась кропотливо работой — разобрала письма по датам, чтобы потом прочитать. Каждый день я читала эти письма и до сих пор помню их почти наизусть.

Я была так взволнованна, что убежала в свою комнату, взяла пожелтевшие листки, которые ревностно хранила всё это время, вернулась обратно и одно за другим прочитала несколько отрывков.

«Дама моего сердца, сегодня я увидела Ваш силуэт в прогулочной коляске. Ослепительным было это видение… Ваша Ирма».

И ещё: «Не имея возможности поздороваться с Вами, я обронила шёлковый платок с лёгким ароматом апельсинового цвета… надеюсь, Вы его подняли? Ваша Ирма».

Ответ на это послание: «Милая синьора, я тоже увидела Ваш образ и заметила платок, я попросила моего слугу поднять столь обожаемый кусочек ткани… я держу его у своего сердца. Ваша Анна».