Трясина
Шрифт:
Помолчав, Игнат хитровато улыбнулся:
– Ну, что, устраивает?
– Ты покорил меня не только красноречием, – согласился Колымей, -но и точным изложением концовки.
– Ничего не наврал?
– Все было именно так. После того, как мне предложили уйти из университета, я впал в депрессию. Правда, энергия во мне была, она бурлила, как вулканическая лава, но, оказалось, была скована бронированным сосудом, поэтому никак не могла выйти наружу. Днём за различными хлопотами как-то забывался, но оставаясь один в ночной тишине, не мог не думать о превратностях своей судьбы. Откуда-то издалека все чаще наплывали на меня слова деда
– И тогда ты придумал свою гибель?
– К ней я стал готовиться тогда, когда мог переселиться сюда. К пикнику на пляже я все заранее продумал. В частности, спрятал на противоположном берегу реки в полуразрушенном доме запасную одежду. Переплыл реку, оделся и был таков.
Игнат с восхищением посмотрел на друга.
– Небеса, действительно, преданно служат тебе. Видно ангелам-покровителям не безразлична судьба незаслуженно отвергнутого… Но стоило ли, Колымей, так долго прятать от меня эту тайну?
– Не люблю, друг мой, преждевременно раскрываться. Но теперь вынужден, так как наши средства для безбедной жизни почти исчерпаны. Завтра ночью, когда Полина с Кассандрой улягутся спать, придется прибегнуть к квадрату Е7. Сделать это мне одному теперь не по силам.
– Ты уверен, что там что-то осталось?
– Когда я поднимал ларец, земля под ним провалилась и открылся вход в подземелье, – тихо, почти шепотом произнес Колымей, откупоривая вторую бутылку. – Я спустился на несколько ступенек, но тут в лицо дохнул холодный воздух, темнота вокруг стала сгущаться, заполняя подземелье, и я не рискнул проникнуть внутрь без светильника.
В сознание Вадим приходил медленно.
Ему мерещились гробы, мертвецы, которые плавно кружились над головой, то поднимаясь к потолку, то спускаясь так низко, что почти касались пола. Гробы и мертвецы… Мертвецы и гробы… Откуда-то издалека всплыло лицо Светланы. Захватывало дух от ее красоты. Глаза ее, как два изумруда в яркой роговой оправе, излучающие жгучий темно-каштановый свет. Почему в этом мире, задуманном как благо для его обитателей, кра-сота трепетно погибает под настойчивым натиском жестокости, грубости, насилия? Какая горькая философия бытия!
Словно вспышки зарниц на небосклоне, высвечивались в сознании Другие живописные картины. Какие-то силы, неведомые и коварные, отрывали его от ложа и, уложив в гроб, обитый красной материей, плавно выносили его через распахнутое окно, охваченное вечерним заревом, в темный тоннель…
С трудом открывает глаза. Яркий свет резанул по ним, точно пыль горького перца. Слух улавливает шорохи, скрипы. Где я? Ответ последовал сразу:
– Вы проснулись? – спросила
Он хотел что-то ответить, но язык был сухим и непослушным. Медсестра налила ему стакан воды из графина, стоящего у изголовья. Он положил руку себе на грудь и обнаружил толстый слой бинтов, стягивающих тело.
Он снова закрыл глаза и лежал недвижимо до тех пор, пока его кто-то не потряс за плечо.
– Жан! – слабый голос вырвался из его обезжизненных губ. – Ты ли? – Собственной персоной, – услышал ответ.
Когда Жан сел на стул рядом с кроватью, дверь скрипнула и в палату вошел пожилой доктор.
– Как себя чувствует наш больной? – спросил он у сестры.
– По вашему указанию – начала отчитываться она, – уже проведена интенсивная терапия. Перебинтовали грудь с двумя переломами в ребрах, наложили швы на левую ногу – она тоже с переломом. Больной получил сильное сотрясение головы от взрыва, который, к счастью, был средней мощности. Правда, пока его не успел осмотреть невропатолог, поэтому нет общей картины состояния пациента…
На стойке возле Жана висел сосуд с прозрачной жидкостью, которая через иглу подавалась в руку больного. В окружающей белизне комнаты стояли еще две кровати, аккуратно заправленные.
Доктор, надвинув очки со лба на переносицу, подошел к Вадиму, бросил верх одеяла и приложил руку к перевязанной груди.
– Больно?
– Да, но не очень.
– Вы еще легко отделались, – сухо констатировал доктор, откидывая одеяло обратно. – К счастью, у вас крепкий череп. Конечно, есть трещины, но, думаю, скоро будете на ногах. Считайте, что в рубашке родились. – Поверх очков он глянул на Жана: – А вы, господин следователь, не очень его досаждайте.
Когда доктор с медсестрой вышли из палаты, Вадим оживился.
– Я в отключку попал после этого кошмара, поэтому совсем ничего не помню.
– Благодари дверцу машины, – пояснил Жан. – Она весь удар приняла на себя. Ручка на ней сработала как детонатор, и тебя вместе с дверцей отбросило метров на семь. Травматологи поражены, что ты остался цел, тоже говорят, что ты в рубашке родился. Я бы добавил – и твердолобым. Почему сразу не сообщил мне?
– Не успел.
– Это тебе наглядный урок, – Жан хлопнул себя в бок. – В следующий раз не будешь соваться в пекло без пушки.
– Но Светлану жаль… Сволочи!
Вадим в деталях поведал о происшествии в доме на Знойной. Не забыл сказать и о разговоре со Светланой, который, по его мнению, меняет многое. Жан согласился и попросил его, как только встанет на ноги, написать подробный отчет об этом дне, тоже полагая, что это даст пищу для осмысления загадочных событий.
– Это моя вина, – с трудом выговорил Вадим, еще раз представив, как удавка перерезает горло Светланы.
– Твоя вина?
– Если бы она не уговорила меня подождать ее в машине, пока не соберется и переоденется, этого могло не случиться.
– Но откуда ты мог знать, что на нее готовится покушение?
– Как это ужасно, – Вадим даже содрогнулся, – чувствовать, как проволока, перекрыв доступ кислороду, режет тебе горло и смерть забирает тебя… Вот сволочи! И – никаких следов. Выходит, что Светлана была права, когда говорила, что она жертва обстоятельств? Но Маркин… Да Бог с ним. Думаю, намечается что-то грандиозное. Кто-то дышит нам в затылок.
– К сожалению, это так. Случай с тобой тому подтверждение.
–Что ты имеешь в виду?