Тщета: Собрание стихотворений

Меркурьева Вера Александровна

ПОД ЗНАКОМ ИЗЪЯТИЯ

МОЙ ДЕМОН

В безумья лике я. Весь мир – два дикие Крыла, два темные – огнем сквозят. Души на п оминах, в чужих хороминах Нельзя не влечься мне вослед, нельзя. И спотыкаюсь я, И обрываюсь я. И ненавистна мне моя стезя. Неназываемый, но тяжко знаемый – Как травкой знаема ее коса, Как знает малое озерко талое, Кто выпьет досуха его глаза – Им одержима я, Им иссушима я, Обетом знания мечту связав. Он страшен – знаменный, он тяжек – каменный, Земною тягою долит и мглит. Он в песни плавные вольет отравное: – Нам в озарении, а тем – в пыли? И покачнется он, И обернется он Крестом обугленным моей земли. Но я – далекая, я – чужеокая, Меня ль, свободную, у снов отнять? Истлею выбитой, иссохну выпитой, Но не зажгусь огнем я от огня. И не сдаюся я, И вот – клянуся я: Не будет Бога мне разве меня. А сердце трогает – немое, строгое – Такая милая, своя рука. Светясь

хрусталинкой, смеясь проталинкой, Простая песенка совсем близка. И поднимаюсь я, И улыбаюсь я, И поступь тяжкая моя – легка. Так это жуткое – встряхнулось шуткою, Дождем просыпалось веселых брызг. И это дикое – тому уликою, Что в шалых зайчиках огнистый диск. И забавляюсь я, И удивляюсь я, Что мышки маленькой мне внятен писк. Не тайны масками — ребенка глазками В меня глядит моя — во мне — тюрьма, Душой подснежника — душа мятежника, Душа невольника из-под ярма. И забываюсь я, И открываюсь я, И эта ласковая – я сама. Как я люблю мои, как я ловлю мои Ночные отплески от блеска дня, Мои бессонные крыла червленые – Полнеба ими мне дано обнять. И отражаюсь я, И повторяюсь я, И нет мне Господа разве меня. 16-19.II.1918

«Пришла к нему неловкою и робкой…»

Пришла к нему неловкою и робкой, Незнающей, непомнящей, во сне – Замкнутою, завязанной коробкой, Хранившей только нет и только не. Ключ повернул на оба оборота, Разрезал свив сращенного узла – И редкости, и ценности без счета Он бросил мне, без меры и числа. Еще одна сверкающая россыпь, Еще легенда звучная о нем – И возойдут дымящиеся росы Плеядами, невидимыми днем. И Золушка царевною наследной, Покорствуя судьбе, пойдет к венцу – Но как легко коробке было бедной, Как тяжело богатому ларцу. 27.XII.1917

22.X.1917

I

К последнему унижению Повелено мне идти, К назначенному свершению Начертанного пути. Безгневная и безгласная, Явлю на дневном свету Прекрасному – безобразное, Имущему – нищету. Ни страха, ни колебания, Ни жалости нет во мне – Последнего замирания В бесчувственном полусне.

II

Вошла – и вышла оправдана. О, чем же, чем искупить? Зачем же чаша отрав дана, Когда ее не допить? Пускай дробится, расколота, Души моей чешуя. Но милующего молота Не вынесу – даже я. Жжет Нессово одеяние – На язвах покров невест. Последнего послушания Раздавливающий крест. 29.X.1917

«Бросают то в жар, то в озноб…»

Бросают то в жар, то в озноб Налеты весеннего ветра. Ах, в них ли не чуять мне стоп Старинного, точного метра. А в белых спиралях берез Узнать не хитро и не мудро Оснеженных кольца волос Игры или времени пудрой. Приходит он душу губить, Былого соблазнами полнить, И дразнит: попробуй забыть, И шепчет: не пробуй припомнить. А я полу-бред, полу-сон Улыбкой тоски провожаю, А я полу-смех, полу-стон В изысканный стих наряжаю – Как будто касаюся, меж Дыханий прерывистых ветра, Скользящего края одежд Всегда уходящего мэтра. IV.1920

АСПЕКТ МИФИЧЕСКИЙ

Он был светильник горящий и светящий,

а вы хотели малое время порадоваться присвете его.

Иоан. V. 35.

Кто нам солгал, что кроток он и мирен, Что благосклонен к розам на земле? – Горящий угль в кадильницах кумирен, Слепящий огнь на жертвенном столе, Он у себя, в прозрачности – эфирен, У нас он – лавы слиток, ток в золе. Его вела не сладостная Сирин, В затона отраженная стекле, Не Алконост, рыдающая с нами, Не Гамаюн, вещающая мне – Но песнь его смолою мирры крепла, Но путь его над бездной шел веками, Но Феникс, умирающий в огне, Его учил — как воскресать из пепла.

18.XI.1917

АСПЕКТ КОСМИЧЕСКИЙ

Могу ли я? о, если я спросила Себя – могу ли? значит, не могу. Но движет мной меня сильнее сила – Ее веленьям я ли небрегу? И песнь идет, и песне предстоящей Я радуюсь, как верному врагу. И вот – тропой, уклонно нисходящей, Невиданное близится лицо. Завесою прозрачности скользящей Его скрывает ауры яйцо. В дрожащей сети змеевидных нитей – Двойное удлиненное кольцо Безвидных глаз – всё жутче, всё открытей Слепое прояснение грозит Неотвратимым бытием событий. Гудящий – звон ли, стон ли он? таит Все тайны слов, все грани постиженья, Все яви снов, и боли всех обид, И смертного бессмертному прощенье. Слова ли то? ужели то слова – Согласных, гласных вод кипенье – пенье, И в них, и в них – все лики естества, И все еще не явленные лики Текут, и жизнь мертва, и смерть жива – По воле Господина и Владыки. Остер Хирурга неуклонный нож, Вскрывающий, под горестные крики, Печаль и радость, истину и ложь. И верен точный циркуль Геометра – Руки, не знавшей, что такое дрожь. И, как волна послушна зову ветра, И как земля пространству отдана, И домыслу художника палетра – Душа, одна, до дна обнажена И

ждет – ножа, и циркуля, и кисти: Да отпадет всё, всё, что не она, Как выжженное, высохшее листье, Как старая, изношенная плоть — Возьми ее, и вскрой ее, очисти И дал ей – новой – новую милоть. Да умершей дыханием коснется – Бог или Дьявол, ей равно – Господь. И пытке воскрешенья предается Отпавшая, отторженная – вновь: Вся – из себя, в себе – дробится, рвется, Истомной боли проступает кровь. И взмолится душа в изнеможенье: И это – жизнь? и это есть – любовь? И тот же Лик, в последнем приближенье Явив сплетенье Розы и Креста, Ответит ей: – Зачатье и рожденье – Две стороны единого листа. Блаженна ты, блаженна между всеми: Ты скорбною землей была взята И, мертвая, прияла жизни семя. Смотри – умолкла буря, ветер стих, Мгновение прошло, настало Время, И в тишине твоей – родился стих. 19.XI.1917

АСПЕКТ ЛИРИЧЕСКИЙ

Благословен пославший нам страданье, Благословен, кто выстрадать помог. О, долгое, о, темное скитанье В скрещениях извилистых дорог. Но все пути, сплетенья и касанья Один венчал, один кончал порог – Порог закрытой двери у заката И траурная надпись: «без возврата». И спутники мои переступали Порог, за ними закрывалась дверь. И, уходя, в надежде и печали, Один шептал мне – «знай», другая – «верь». Но огненной печатью выжигали Мне на сердце они клеймо потерь. Я не прощала бросившим на горе, Я провожала в гневе и укоре. Где все слова – земные преломленья Пленительных, стремительных лучей? – Те, верные – обида искаженья. Те, светлые – тоска слепых ночей, Те, гордые – позора униженье, Те, тайные — хранилища ключей? Словами землю, небо, море мерьте, Но не коснитесь риз Любви и Смерти. И все-таки, соблазн великий в слове, Большая правда, истинная власть. Оно кует и плавит цепь условий, Оно родит и убивает страсть, Оно велит у смертных изголовий К последнему созвучию припасть, И только в нем, о, только в нем – дано нам Небесному служить земным каноном. Cor Ardens – Пламенеющее Сердце. Закрыв глаза, чуть трону: смертью – смерть. Cor Ardens – чаша крови страстотерпца, Распятием растерзанная твердь. Cor Ardens – двуединость слитных терций, Креста из роз обугленная жердь. Cor Ardens – отгорело «Без возврата», И «Неразлучно» стало у заката. Благословен пославший нам горенье, Благословен, кто нам помог сгореть. За все слова в безмерном приближенье, За «причаститься» вместо «умереть», За все – верней всего – недостиженья, За колокола треснувшую медь, За то, что сам отверг он искушенье Последнее и высшее – забвенье. Что может дать надломленная лира Тому, кто ведал тайная Даров? Вот – холод рук, коснувшихся потира, Вот – пламя глаз, увидевших покров, И слова цвет – хвалитная стихира, И сердца свет – к соцветию стихов – Ему, чей голос вестью был созвездной О розе – ране смертной и воскресной. 21.XI.1917

АСПЕКТ КОМИЧЕСКИЙ

Сквозь абажур струясь зеленый, Приятный свет ласкает взор. Хозяин, чинно благосклонный, Ведет свободный разговор. Иного мира зарубежник, Чудесный гость с иных планет, Он в православии – мятежник, И в философии – поэт. Склонясь над списками, читает Мои корявые стихи, И отпускная покрывает Эпитрахиль мои грехи. Он вяжет нить цитат и ссылок Метафизическим узлом «Трансцендентальных предпосылок» И ноуменальных аксиом. Единым свяжет пересказом Ученых книжек сотни две, И вот – заходит ум за разум В моей немудрой голове. В порывах страха безотчетных Не раз помянут царь Давид. – «За что ты мучаешь животных?» – Покорный взгляд мой говорит. Но подан ужин. Я немею, И тщетно время стерегу, И отказаться не умею, И оставаться не могу. Что делать смертным? участь нашу Мы можем только претерпеть – И прозаическую кашу Вкусить, как божескую снедь. Слились в узор платков ковровых И сердца стук, и бой часов, И лиц черты, знакомо новых, И звуки чуждых голосов. И я вздыхаю в думе праздной: О, слишком много красоты – Как хорошо с хозяйкой грязной Браниться дома у плиты. Не для меня высот Парнаса Неомраченный небосвод. И благо, что закрыта Лхаса Для богомольцев круглый год. Мы все у прошлого во власти, И плен скрывать – напрасный труд – Географических пристрастий, Теософических причуд. И всем нам свойственно при виде Снежинок – думать о листве, Мечтать в Москве об Атлантиде, Как на Кавказе – о Москве. И, всё чуждаяся фавора Из этих рук – не мне, не мне, – Я буду помнить свет Фавора В моем завешенном окне. 20.XI.1917

АСПЕКТ ЛЮЦИФЕРИЧЕСКИЙ

И кто-то странный по дороге

К нам пристает и говорит

О жертвенном, о мертвом Боге.

Cor Ardens I

Введение во круг

Простым и неискусным ладом Вечерних повестей начать – О том, как были двое рядом В одном, соблазн и благодать. О том, что умноженьем скорби Равно познанье бытию, Что верно сердце четкой орбе Своей – стальному лезвею. О том, что песен зеркалами Все зеркала повторены, Что стали дни – ночными снами, И стали днями — ночи сны. Что больше лик свой жизнь не прячет, Как сон, как призрак промелькнув – И улыбается, и плачет, Очаровав и обманув. О том, кто, дав дыханье мертвой, Испепелил живую ткань – Быть может, божескою жертвой, Быть может, в дьявольскую дань.