Тщета: Собрание стихотворений

Меркурьева Вера Александровна

ЛИШНИЕ ОГНИ

«Это будет когда-нибудь очень просто…»

Это будет когда-нибудь очень просто – Постучит почтальон под моим окном: – Из Америки вам долларов до ста, – И вседневная явь покажется сном. Сахар, хлеб, дрова, башмаки и платья – Словно елочный в детстве запляшет круг. И всего чудеснее, буду знать я, Что за этим за всем скрывается друг. Это будет как-нибудь очень просто: Буду вечером грызть урок точно кость – И войдет в мой дом, не с Млечного моста, С нашей улицы грязной нежданный гость – Тот, чей голос дальний-лебедя пенье, Чьей руки так жжет нетающий лед – И на веки веков станет мгновенье, И на веки веков оно не прейдет. Это будет как-нибудь очень просто: Остановится сердце, устав жалеть – Останется легкий маленький остов Под землей родимой бесчувственно тлеть. А над ним, в спокойной тени погоста, Будут птицы летать и дети играть. Это будет как-нибудь очень просто. Только долго ли, долго ли еще ждать? 15.X.1923

ОСИНКА (Из

цикла «Души неживых вещей»)

Осиику – под корень топорами-рубилами, Осинку – во скрежет многозубыми пилами, Осинку – в машинку, на остренькие ножички, В два миллиметра палочка, тоньше – ни крошечки. Осинке головку ущемит злополучие – Да в серу, да в фосфор, да в едкое, в горючее. Где спички? надо примус, папиросу или печь, Полоснут, и затопчут, и забудут – лишь зажечь. Ах, стать бы мне спиченькой и, в муке упорствуя, Зажечь сердца чужие, холодные, черствые! Согласна быть срубленной, на части распиленной, Пронизанной горя горючею извилиной, Согласна быть смятой, раздавленной, загубленной, Истоптанной, забытой, брошенной, нелюбленной, Сверкнуть на миг – и погаснуть, не сгорев до конца, Не узнав, как теплы мной растопленные сердца. 7.XII.1933

«Своей вы меня считаете?..»

Своей вы меня считаете? Простой – как вода, как соль? Не знаете вы, не знаете, Какого я чина голь. Приветливою, улыбчивой – Я по милу хороша? А нет заразы прилипчивей, Чем эта моя душа. Заботливою раделицей Вы чаете меня – да? А я рождена Метелицей, Погибелью повита. Любовью неописуемой Дарю я на малый час — И до неба вознесу я вас, Чтоб о землю грянуть вас. О, тварь моя земнородная, Подательницею благ Не чтите меня — свободна я От благости и от зла. 17.VIII.1931

КОЛЯДА

Что ни взять – как будто не такое: Мед не сладок, соль не солона. Всё спокойно – а вот нет покоя. Жизнь есть – а на что она? Иди ствол ветвей уже не держит, В засуху до времени сотлев? Ты не медли, туча-гром, теперь же Даждь дождь жаждущей земле. Кто – мечтатель – легко раздвинул Стены тесные душной клетки? Кто – свободный художник – кинул По стеклу ледяные ветки? По-за ветками, над кроваткой, Тени прячутся втихомолку, А заря уж глядит украдкой На разубранную на елку. Заплясать звездой на макушке, Погрозить темноте: – не мешкай! – И наметить спящей подружке Прямо в глаз золотым орешком. Сон-дрем а, не смыкай ресницы, Дай сбежать босиком с постели. Не скрипите вы, половицы, Не цепляй, моток канители! Леденец откусила: сладкий… Ухватила зайку за ушки – И бегом, поджимая лапки, В пуховое тепло подушки. А во рту – хрусты сладкой смолки, А в руке – зайчонка колышет, А в глазах – то ли блестки с елки, То ль с окна хрустали ледышек. Жжет гортань воздух раскаленный, Ранят ноги острия камней. Только бы глоток воды студеной В темной балке, у истока дней! Но не медлит странная – и дальше Держит путь к высоким воротам, Где рука, не знающая фальши, Точный счет ведет делам и дням. Нескончаемы тени ночи, Несдвигаемы стен ограды, И во все несчетные очи Смотрят ярусные громады. Наверху, у зажженной елки, Все свои, всё свое, родное. А внизу, у замочной щелки, Всем чужая, и быть одной ей. Налетел мотор, как угроза, Неживым обдавая блеском. Закружились иглы мороза На свету нестерпимо резком. Наверху – слова точно пенье, И улыбки – цветов дыханье. А внизу – неподвижной тени Одиночество и молчанье. И не знают они, за дверцей – Им и знать, пожалуй, не надо, – Что у тихой тени есть сердце, И какая в том сердце радость. Да сама она не постигла – Снег кругом иль белые розы, И сверкают мороза иглы Или счастья светлые слезы? Дня шаги тяжеле и короче. Норы зверь покинул, рыба – плесы. На сухие поймы доброй ночи Пали освежительные росы. Но не медлит странная – и снова Держит путь по иглам волчца В те края, где светом дышит слово О любви, не знающей конца. II.1926

Из цикла «ЛЮБОВИ ПЛЕН»

1. «Моя любовь не девочка, что зарится…»

Моя любовь не девочка, что зарится На молодости смех и лепоту. Моя любовь уставщица и старица В монашеском, в раскольничьем скиту. Она строга – не молвит слова лишнего, Потупленный не часто вскинет взгляд. Она бледна, и только губы, вишнево На лике рдея, точат тайный яд. Увидит грех – от страха не опомнится, А на нее подумать – и не смей! Но ты не верь смиреннице и скромнице, К ней по ночам летает вихрем змей. Как прилетит, да опол как ударится, Да кликнет Дивьим кликом от окна – Моя любовь не постница, не старица, А Соловья-разбойника жена. И страстной мукой мается и тешится Моя любовь потемочной порой, Творя закон – угодница и грешница – Лихой забавой, смертною игрой. А утро чуть – по писанному, петому Она стоит и молится – кому? Любимому ли, благостному Этому – Иль милому и страшному Тому?

2. «Тонкий бумаги лист, чуть-чуть керосину…»

Тонкий бумаги лист, чуть-чуть керосину, щепка сухая, горсточка темных углей – как мало

надо, чтоб не совсем застынуть на олютелой, глухой, как мороз, земле. Из-под ресниц взгляд, голос, от дрожи шаткий, скажут ли онемелому сердцу: оттай – мало нам, мало – жизнь всю без остатка, мало этого, мало – смех, песни отдай. Станешь худым, бледный, станешь седым, тихий, встанешь – изнеможен, ляжешь – как в белый гроб. Нет в мире руки – у любви, у волчихи, у ненасытной, добычу исторгнуть чтоб. 6.XII.1931

3. «Под вечер солнце холодней»

И долго нежная заноза

Шипов любви не отдает.

Вячеслав Иванов

Под вечер солнце холодней, К закату глуше дышит роза, Лишь та любовная заноза Язвит больней на склоне дней. Рокочет гром, гремит обвал Там, над моей глубокой шахтой. Я только слышу тихий шаг твой – Морских глубин лавинный вал. Слепа бесшумная тоска Ко всем огням земного шара. Я только вижу тень загара На нежной коже у виска. Не откреститься у икон, Не отмолиться за обедней. Знать, нежный шип любви последней Анчара соком напоен. 13.VI.1922

4. «Все-то романические нити…»

Все-то романические нити Налицо, мне сердце сетью кроя: И уклон наперерез событий, И герой космического строя, И влюбленность – стрелки устремленье К полюсу, упрямая загадка – И страданье – от несовпаденья Зримого и мнимого порядка, И борьба – хоть отбавляй, довольно – Между мной-собой, другим-собой, ах, – Как томится сердце, безглагольно, Беспредметно, в частых перебоях. Только нет в колоде карт фатальных Дамы Пик, моей зловещей масти. Нет ее – безжалостныя Тайны, Нет ее – владетельный Страсти. Водоем – но без воды стеклинок, Полночь, но безлунна и беззвездна, Пышный пир торжественных поминок, А по чьей-то по душе – безвестно. Оттого и вся я так обманно У причуд во власти, у пристрастий, Что не сшиты моего романа По листам разрозненные части. Будет ночь: войдет она и станет – Дама Пик, владетельная Карта – И в лицо мне древняя заглянет Родина моя – Ариаварта – Там, где в смерти неотступной дружен Со змеиным жалом зверя коготь, Там, где жены за убитым мужем Уходили огненной дорогой. Эго я – молитва богомольца И проклятье преисподней раю. Эго я свои сжимаю кольца, Нежно обвиваю – убиваю. Кто-то ляжет жертвой тяжеб давних Даме Пик, владетельнице прочих? Первый встречный паренек-забавник, Первый встречный ласковый молодчик. Усмехнется милый в смертном лязге, Беспощадной нежности уликой. И пойдем – трагические маски – Вместе мы на суд Любви великой, Там узнать, что душная пещера, Где зарыты Дамой Пик мы двое – Только рама узкого размера Для романа мирового строя. 3.IV.1918

ЛУЧИНКА

1. «Лучинка, щепочка белая…»

Лучинка, щепочка белая, Занозистая, бескорая! Вы, рученьки неумелые, Лучину щипать не спорые. Ножом-колуном по дереву, Железным я по смолистому. Раздайся, древное черево, Ты брызни седыми искрами, Зажгись, задымись угарами, Лучинка, с конца обуглена. Займись, моя песня ярая – Надрубленная – Разлейся хохотом-рокотом, Огнями сверкни потешными – И прочь пропади ты пропадом, Как щепка, дотла истлевшая. Лучинка сухая, дымная, С огнем да с железом дружная. Ты песня глухая, зимняя, Безумью ряжена-сужена. 11.XI.1918

2. «Лиходей не спит, ворожит…»

Лиходей не спит, ворожит, Привораживает, До мозга костей людей леденит, Промораживает. По спине бежит холодок Зыбью-дрожинами. Зябко кутает дырявый платок Плечи съеженные. Чародей манит у крыльца Под окошечками: – Выдь на улицу, разгорись с лица, Стань хорошенькая. – Про себя с немилым бранюсь, Перебраниваюсь, За печуркой от него хоронюсь, Ухораниваюсь. – Поклонюсь тебе, сударка, Подарочками: Снеговой парчой, хрусталями льда – Чем не парочка мы? – Протопить бы печь. Всю свело – А ни поленышка. – Поживи со мной. У меня тепло Как за всенощною. – Старый поп нараспев канон Проговаривает. Так и клонится сон в земной поклон, И размаривает. Кто стучит у святых дверей? Кто на паперти там? – Отвори скорей, я озяб, согрей. Что ты вз аперти-то? – Ах, не в церкви, в лесу жарой Убаюкивает. Дроворуб по дереву топором В лад постукивает. – Что ты спишь? Отвори скорей, Я под вьюжинами. – Мои руки жмут засов у дверей, Мои стуженые. Седокудрый, с вязанки щеп Лед оттопывает. – Ты с морозу иль со сна ослепла? Сокол около. – Юн – не стар, златоус – не сед, В шубе окоротень, Лиходей стоит, молодой сосед – Или оборотень? И тепло двоим у огня, И не в памяти мы. Чародей отогрел, занес меня Искр заметями. 9.XII.1921