Туата Дэ

Mary Renhaid

Кто-то из соседних камер засмеялся.

– Ладно, это я шучу, – признался ротмистр.

Соколову было ни капельки не смешно. Незнакомец вновь присел, подхватил его за подмышки обеими руками, стараясь поставить окоченелого заключённого на ноги.

– Держись, – приказал ротмистр, улыбаясь. – Будет грустно, если ты прямо сейчас отдашь концы, верно?

Придерживая Соколова, ноги которого заплетались и отказывались совершать какие-либо движения в ответ на команды спинного мозга, ротмистр вывел его к проходной карцера. От яркого света Соколов, последние четыре месяца лежащий в тёмной камере, ослеп окончательно. Его глаза пылали пронзительной болью, а сознание то и дело отключалось. Внезапно на его

плечи легло утеплённое пальто. Соколов скрюченными пальцами нащупал три внутренних кармана. Пальто было армейского образца. Вроде как нульцевое. Новейшее, как и сапоги ротмистра. Не похоже, чтобы это было пальто самого ротмистра. Где-то рядом Соколов ощущал присутствие вахтенного Губличегенского. Совсем рядом, слева. Он слышал его дыхание.

– Вот тебе подарочек на прощание, – прозвучал голос ротмистра справа и немного впереди. – Или на память. Благо, ботинки со штанами у тебя уже есть. Ну, двинулись?

Он вновь взял Соколова за плечо и руку, придерживая его как медсестра – пожилого инвалида. Микроскопическое чувство стыда мелькнуло на задворках разума Соколова, словно далёкая-далёкая звёздочка, давно умершая и продолжающая светить ещё несколько сотен тысяч лет. Что-то из другой жизни.

Ротмистр и заключённый вышли из карцера на улицу. Ветер, сдобренный рассыпчатой снежной массой, брызнул в лицо Соколову своей ледяной свежестью. Снег под ногами был вычищен совсем недавно. Новейшее его наслоение скрипело под подошвами ротмистра и Соколова. Последний слегка приоткрыл глаза в полутьме. Его взору открылся знакомый пейзаж ресурсодобывающего городка, одного из нескольких десятков на этом континенте Фортуны. Горящие окна управы, столовая, масса коричневых следов на белом снежном ковре, фигуры часовых, отполированный плац... Деталей было так много, что у Соколова на мгновение захватило дух.

Совсем рядом прошли двое унтер-офицеров, о чём-то бодро беседующих. Соколов узнал одного из них. Унтер-офицер Милейкент, крайний слева, внимал словам идущего по центру, незнакомого Соколову унтер-офицера. "Не вижу проблем, Микс. Бери за один конец, тяни за другой, и не забывай глядеть на узловой датчик." В ответ раздался голос Милейкента. "Я всё сделал по инструкции, но кто-то из балаболов Лафлинского отыскал рычаг, целый тормозной рычаг от какого-то сбитого на днях угнанного КЛА, а затем использовали его для..." Голос отдалился и стал совсем неразборчивым.

Спустя пятнадцать-двадцать минут непрерывного движения по очищенной гладкой снежной поверхности, ротмистр и Соколов дошли до посадочной площадки. На ней стояло два КЛА армейской модели. У того, что стоял слева, пребывал некий силуэт. Хозяин КЛА, лётчик или просто часовой? Соколов не знал.

Ротмистр достал прибор из внутреннего кармана своего пальто, посмотрел на сенсорный экран, коснулся своими пальцами несколько раз, и положил обратно. Правый лётный аппарат пришёл в незаметное движение. Соколов почувствовал это по вибрациям, неожиданно возникшим под его ногами. С нижней части КЛА отделилась лестница. Ротмистр взобрался наверх вместе с Соколовым, без каких-либо слов уложил его на ближайшую койку и ушёл в пилотную рубку. Соколов ещё некоторое время побродил взглядом по обстановке, а затем отключился.

Ему вновь приснилась школа. Сквозь окна падал тягучий солнечный свет ностальгии. Это была особая, золотая ностальгия. Сломанные парты. Соколов ходил по зданию в одиночестве. Древние инстинкты постоянно сыпали предупреждениями, что в одиноких тёмных коридорах его поджидает что-то опасное. Что какая-то неведомая жуть следит за ним из-за темноты. Что миллионы ушей слышат его шаги и стремятся настигнуть незадачливого странника. Соколов не обращал на всё это внимания. Он задавался одним единственным вопросом. Почему из всей своры он один остался тут? Это было

болезненно. Шанс застрять навсегда был крайне велик. С каждым сном он увеличивался. Сколько пережитых снов понадобиться, чтобы окончательно разобраться в этих дурацких воспоминаниях? Соколов с трудом представлял себе.

– Ну ты как там? – спросил ротмистр, дёргая его за плечо. – Живой? Говорить можешь?

Прилетели, подумал Соколов. Он осторожно приоткрыл глаза. Перед ним, помимо ротмистра, было ещё две фигуры. Женская и мужская. Он разжал губы и зубы. Челюсть адски заныла, а по зубам прошлась волна боли.

– М-м-могу, – произнёс Соколов, удивляясь звуку собственного голоса.

– Как я вам и говорил, – радостно заявил ротмистр двум незнакомцам. – Живой и здоровый. Разве что слегка потрёпан нашими суровыми условиями.

– Великолепно, – заявил неизвестный мужчина, однако, без какой-либо радости в голосе. – Ротмистр Кутовэльчи, вы можете быть свободны. Мисс Ландра, готовьте носилки. Возьмите кого-нибудь из техперсонала в помощь и доставьте его ко мне. Что же до вас, мистер Шепрофанович...

Оборвав фразу на полуслове, неизвестный мужчина тут же ушёл. Издевается мразь, подумал Соколов и вновь зажмурил глаза. В его разуме было пусто. На ум ничего не приходило. Идей никаких не возникало. Только ожидание. В этом пустом безжизненном ожидании он провёл весь путь на носилках, не обращая внимания на окружающий мир, какие-то обрывки слов или посторонние звуки.

В конце пути его выгрузили с носилок и усадили на стул. Соколов приоткрыл глаза. Зрение было готово прийти в норму, но не так скоро как ему хотелось. Он находился в сером помещении, с серыми стенами, серым диваном, серыми стульями, серым полом и таким же серым потолком. Лишь какие-то фотографии и незнакомые растения на столе отличались своим цветом. Помещение выглядело крайне странно, и Соколов на всякий случай ущипнул себя за левую руку, дабы убедиться, что это не один из его бредовых сверхреалистичных снов, то и дело возникающих в условиях карцера. Боль в стылой руке сообщила Соколову, что всё окружающее его реально. Лучше бы уж сон, подумал Соколов.

– Внимание санитарному персоналу станции, – раздался мягкий, но в то же время решительный женский голос из-за коридора. Какая-то система оповещения. – Срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека. Повторяю: санитарному персоналу станции, срочно требуется уборка в помещениях жилого отсека.

Женский голос напомнил Соколову что-то, но память решительно отказывалась сообщать, что именно.

– Мистер Шепрофанович? – спросил невесть откуда взявшийся мужчина, ранее навестивший Соколова на КЛА ротмистра Кутовэльчи. Теперь Соколов мог его разглядеть получше. На вид неизвестный был слишком незапоминающимся. Даже не так. Он был абсолютно незапоминающимся. Лишь двое глаз скучающе смотрели на Соколова, словно он видел его в таком состоянии каждый час. Некий особо выдающийся сорт нетерпеливости.

– Да, – ответил сквозь вновь сжатые зубы Соколов.

– Угу, – промычал себе под нос неизвестный, прошёл за стол и уселся в серое кресло. – Видите ли, мистер Шепрофанович, у нас произошёл инцидент. Весьма неприятный. Грузовой контейнер оказался повреждён, стыковка была произведена неверно, и мы лишились сразу двух техников.

– Соболезную, – произнёс Соколов.

– Потребовалась срочная замена выбывших членов персонала, – как ни в чём не бывало продолжал неизвестный мужчина. – Но в связи с некоторыми последними законами, принятыми советом Райстерршаффт, НТП-заморозка возраста под полным запретом. Поэтому провести обычный набор и осуществить НТП-заморозку здесь, на станции "Кумиста", мы больше не можем. Требовались существующие кадры с НТП-заморозкой. Такие как вы, например. Пусть даже это была, в вашем случае, неправомерная НТП-заморозка.