Туата Дэ
Шрифт:
Вот же дурак,а?
А я, видя газоотводную трубку, радовался тому, что оружие автоматическое или, по крайней мере, самозарядное - сил превозмогать сопротивление механизма незнакомого мне тогда оружия у меня бы точно не было.
И, обхватив ствол протянутой мне винтовки обеими руками, на всем повис всем своим весом. При этом раздалось один или два раза выстрела. Возможно, пуля пробила мне ногу - уже не помню. Вся моя боль была тогда, как оставшееся на дне бочки вино - в глиняный кувшин, была слита в чёрную дыру живота. И ни для чего другого её просто не оставалось.
Важно, что черномазый был не особенно силён
Мой противник был и так не особенно силён, практически вчерашний подросток - но с дырой в брюхе размером с кулак мне особенно много и не надо. Та ткань, что я нарвал из мундира и плотно набил себе в брюхо, сместилась, тугие, насколько возможно в моём тогдашнем состоянии, узлы ослабли - и из нутра снова полилась горячая, жидкая... Священники всегда, когда говорят о душе - прижимают руку к груди. Врут. Уж больно отвратительно пахла та дрянь, что лилась из-под рёбер. Примерно так и должна была вонять моя душонка - если бы она у меня имелась.
Мелкий поганец вывернулся из-под меня - и рванулся к своей винтовке.
Ослабевшая ладонь сама упала на зазубренный осколок той самой миски. Стеклянный скол острее стального лезвия - и она вошла в его горло так же глубоко, как в мякоть моей ладони.
Выдернув мешавший мне управляться с винтовкой осколок, я мельком заметил, что из ладони не идёт кровь - вместе с головокружением и подступавшей слабостью это был дурной знак.
В узкий проём двери, я видел какие-то тени, увеличивавшиеся в росте, по мере того как они подходили ближе и ближе... Ни на секунду я не думал,что этот левантийский чертёнок тут один. Ни на мгновение я не подумал, что они меня пощадят.
Я тоже не собирался брать их в плен.
Вдавив выступающим магазином мягкий живот мертвеца, я принялся наводить огромное и казавшееся невероятно тяжёлым оружие - прямо в злое солнце, что светом ярким как у зенитного прожектора, настоящим расплавленным золотом заливаемым прямо во впадины кровоточащих, усталых и желающих только спать, спать и спать глаз, выжигало их до самого мозга.
– ДЕГУЭЙО!
– крикнул я теням в яркий свет, - И всех вас на нож, мавры...
Ошеломлённые моим внезапным криком, тени остановились. Зря.
Последние слова я сказал шепотом потому что не осталось уже сил - кроме как нажать на спусковой крючок. Но я ведь всё же его нажал. И винтовка харкнула в них расплавленным свинцом. А потом, выплюнув золотую, как диск Солнца, гильзу, перезарядилась...
– ДЕГУЭЙО!
– крикнул я, будто ещё командовал своим отрядом, своей армией, будто бы за мной кто-то ещё шёл - когда первая пуля нашла цель и один из черных безликих великанов упал. Первая жидкая капля выдавленная напряжением мускулов из дыры в ладони стекла с пальцев. Я выхаркнул вязкую тягучую слюну, - Пленных не брать, всех добить, всех на штык...
В самом деле,
Совсем не страшно
– ДЕГУЭЙО!
– вторая пуля, вторая капля стекла, не успев впитаться в сухое потрескавшееся дерево ложа автовинтовки.
– ДЕГУЭЙО!
– огненный плевок в истекающее кровью солнце, третья капля по серой стали квадратного магазина,- Дроби черепа, круши позвонки, бей прикладом по пальцам...
– ДЕГУЭЙО!- раз за разом, автовинтовка крестила черномазых огненной вспышкой пороха. Ещё одна капля, вторая... По-моему, я тогда заснул на пятой. Но и спящий, продолжал стрелять, даже находясь в бреду, больше похожем на сон - или во сне больше похожем на бред, пока неотъемный магазин не опустел.
Мне повезло - эти кафры не услышали звона выброшенной обоймы. Возможно, они оказались трусами, мародёрами, не ожидавшими никакого сопротивления в этой деревне. Возможно, они приняли мою стрельбу за приближение правительственных войск.
Во всяком случае, я проснулся от адского холода в пустой хижине на холодном полу - и рядом не было никого , только в открытую дверь светила синяя луна, вторая из здешних лун, что восходит после полнуночи. И во всей деревне, насколько я мог судить, было пусто.
Усевшись, принялся доставать гнилые грязные тряпки из начинавшего остывать нутра -слава богу, оно отзывалось болью, а значит, было ещё живо.
Ноги, которые я попробовал, слабо, но отзывались - но с дырой в животе нечего было и думать,чтобы даже попытаться встать. Нарвав тряпок почище, я снова набил себе брюхо - поплотнее, как чучельник в тушку выпотрошенной твари. Петлю на антабке у трофейной винтовки заменяла свитая вдвое проволока. Будь это мой солдат -я бы избил его. Но обкусанная или отломанная откуда-то, она имела острый конец, который легко протыкал кожу. А мне это сейчас было на руку. Сведя края раны вместе, я буквально, склепал их вместе, как два листа стали на судоремонтном.
Обвязав получившееся, будто кушаком, оторванным рукавом моего когда-то белоснежного мундира(Цвета хаки, как оказалось, когда глаза привыкли -к этому миру и синеватому свету меньшей, второй луны) - я сделал попытку встать, держась за входной проём побитой пулями тростниковой хижины. Надо же, они стреляли в ответ. А я тогда и не слышал...
Не получилось. Когда ноги почти что разогнулись, сила в них исчезла и я упал. Рану под рёбрами будто резануло раскаленным в огне лезвием. Но всё-таки даже упасть я смог на колени - а не на живот. Ведь так будет удобнее сделать вторую попытку.
Боль в коленях, боль в животе настолько разозлила меня, что я не стал смотреть на повязку -а ведь такое падение вполне могло выдрать проволоку,скреплявшую края раны, из кожи...
Я всё-таки встал из праха на полу! Встал сам! Наваливаясь грудью на ржавый, грязный, чудом не разорвавшийся у меня в руках ствол, держась за на винтовку вместо ноги, ставшей холодным, замёрзшим мясом.
И потому я не обязан -никому, ни Богу, ни Дьяволу!
Ни даже материнскому поту…
Ведь как ни посмотри, а родился я заново - и был тогда и своей матерью, и своей повитухой.