Тучи сгущаются
Шрифт:
– - Я понимаю, что ты, государь, считаешься потомком бога, но ведь даже при этом твоих сил не может хватить на всё это.
– - Ну я же не один этим пользуюсь. Это может делать любой обитатель дворца, а воины после смены на карауле та и вообще должны разминаться.
– - И ты, потомок бога, не брезгуешь касаться руками того, чего касается простолюдин?
– - Ну а чему тут брезговать? Мой дед Манко сам таскал камни для крепости вместе с рабочими. К тому же наши простолюдины моются чаще, чем ваши короли.
– - А можно полюбопытствовать что там?
– - спросил Розенхилл и указал на дверь, ведшую к небольшому помещению, к которому
– - Там как раз и есть баня, и отхожее место.
– - Можно полюбопытствовать?
– - Разумеется.
Розенхилл зашёл туда и сразу же всё осмотрел, однако остался разочарован -- нигде не было ни куска золота. Хитрые устройства для слива нечистот были ему совершенно не интересны -- в гостинице, где они расположились, устройства были примерно такие же.
– - Скажи, а почему ты свою ванную золотом не украсил? Неужели ты так скуп?
– - А зачем мне это?
– - пожал плечами первый Инка, -- нет, конечно золото не ржавеет, но всё-таки его тратить на это в наших условиях не вполне умно. Наши предки не знали торговли с Европой, и потому могли тратить золото на украшения. А теперь есть смысл так украшать только общественные места. Тронный Зал или Галерею Даров украшать имеет смысл. А много ли человек увидят мою баню?
– - А это в твои времена делали, или от предшественника досталось?
– - В мои. Без нужды не хотел ничего трогать. Но только тут был сильный взрыв. Раньше здесь внизу хранились бочки с порохом. Это было на тот случай, если дворец вдруг нужно будет срочно превратить в осаждённую крепость. Бочки взорвались, и никто не знает почему. Конечно, иные подозревают тут заговор, но какой смысл взрывать дворец когда в нём, по счастью, не было не только меня, но и моей семьи? Так что скорее всего несчастный случай. Однако после этого случая решили, что опасно держать склад в центре дворца. Ну а потом всё равно надо было как-то отстроить, и решили попробовать сделать это иначе, чем было раньше. Хотя откровенно говоря, мне больше нравится сад, чем тот лабиринт со множеством закоулков, что был тут раньше. Но у моих предшественников, предававшихся многожёнству, не было выбора -- все они были вынужденны мириться именно с таким вариантом, чтобы их жёны и дети от разных жён могли уединиться друг от друга и поменьше ссорились. Ну а у меня жена одна и семья дружная.
– - Неужели одалиски между собой не ссорятся?
– - спросил Розенхилл.
– - Какие одалиски?
– - Наложницы.
– - Ну нет у меня никаких наложниц. Раз уж вы попали сюда, то придётся мне признаться -- я живу с одной женой, и не собираюсь это положение вещей менять.
– - Откровенно говоря, мне это непонятно. Иметь возможность всё изукрасить золотом и завести кучу наложниц и не воспользоваться этим?
– - А мне как раз не удивительно, -- ответил Дэниэл, -- вспомни, что испанский король Филипп Второй тот ещё скряга. Иным властителям сама власть куда приятнее богатства.
– - Вот оттого мы и не понимаем друг друга -- с горечью сказал Асеро, -- власть, богатство, одалиски... В том и причина того, что торговля не идёт на лад. Мы стремимся закупить то, что будет нужно нашему народу, и продать то, что будет полезно вашему. А вы не стремитесь ни к плотинам, ни к другим полезным вещам. Все эти полезные механизмы не влекут вас так, как влечёт золото. Ведь казалось бы всё просто -- у нас есть то, что наш народ готов предложить
Дэниэл что-то хотел ответить, но тут случилось неожиданное -- младшие дочери Первого Инки, Ромашка и Фиалка, выбежали на садовую дорожку прямо перед гостями. Как будто вопреки словам Асеро о дружной семье они отчаянно ссорились. Ромашка что-то кричала на младшую сестру, та в слезах о чём-то молила и стоя босиком, показывала на разорванный ремешок сандалии. Дочери Асеро редко ссорились между собой, но когда такое случалось, помирить их мог только отец, ни старенькой бабушке, ни беременной жене такие вещи поручать было нельзя. А если не примирить девочек сейчас, то они своими воплями и визгами сорвут переговоры, да ещё на отца же и обидятся смертельно. Они-то считали, что "дома" отец принадлежит семье целиком и полностью, а тонкости политики они не поймут. Мысленно прокрутив в голове эти соображения, Асеро сказал гостям:
– - Извините, господа! Я должен ненадолго вас покинуть, чтобы уладить раздор в семье. Обещая вам, что я быстро. Вот тут фонтан, можно помыть руки. А вот там за углом аллеи стоит праздничный стол, за которым мы всё и обсудим. Всё это займёт не больше пачки коки или пятнадцати минут по-вашему. Но если я задержусь, то можете проходить к столу и без меня.
После чего он отвёл девочек в сторону, и сказал:
– - Ну то у вас такое случилось? Говорите, только быстро. Сначала ты, Ромашка.
– - Фиалка порвала свои сандалии, обе пары, а теперь у меня вторые забрать хочет. А я не хочу ей давать, она их тоже порвёт.
Фиалка, в одной рук держа порванный сандалий, а другой размазывая слезы по лицу, со слезами говорила:
– - А что я, нарочно, что ли? Я разве виновата, что они у меня так часто рвутся? Ромашка говорит, что раз так, я должна босиком ходить. Жадина она!
– - Нет, я не жадина, а бережливая. Если бы ты сандалий не рвала, я бы тебе свои поносить дала.
Асеро сказал как можно более мягко и спокойно:
– - Если бы сандалии не порвались, тебе бы, Ромашка, свои отдавать было бы не нужно. Ну ты же взрослая, умная девочка, должна понимать, что Фиалка не нарочно, и что босиком ей ходить трудно. Так что давай, неси сюда свои сандалии.
Ромашка с неохотой подчинилась и пошла за сандалиями. Асеро остался наедине с младшей дочерью. В том, что у неё рвутся ремешки от сандалий, она, пожалуй, и в самом деле не виновата. Одежда и обувь переходили в семье от старших девочек к младшим, там что не удивительно, что самой младшей всё доставалось уже сильно изношенным. Маленькие дети растут быстро и носят всё недолго, так что у них мало что износиться успевает, но чем они становятся старше, тем дольше они всё носят. Да, надо бы хоть иногда и Фиалке заказывать новое. Но это можно сделать только раз в месяц, а сегодня вечером нужно будет просто починить Фиалкины сандалии. Обо всём этом Асеро думал, прижимая к себе самую младшую дочь и говоря: