Твердь небесная
Шрифт:
– Мы не такие жестокие, господин верноподданный, – участливо заметил он умирающему. – Вам мучиться долго не придется. Что значит повезло с арестованными!
Тут он вспомнил о хозяине комнаты. Очумевший до столбняка дворник так и стоял возле лаза в туннель. Мещерин бережно взял у него из рук лампу и поставил ее на ящик возле стенки.
– Заждался ты нас, родимый, говоришь? – спросил он дворника. И вдруг изо всех сил, с разворота задвинул ему кулаком снизу в челюсть. Дворник кубарем полетел в дальний угол на кучу какого-то хлама и замер там, задрав вверх заплатанные сапоги.
Подобрав оружие – и свое, и трофейное, –
– Вас как зовут, мадемуазель? – наконец-то поинтересовался Мещерин.
– Лиза, – скромно ответила девушка, будто ничего такого героического она не совершила.
– Спасибо, Лиза. Мы вам обязаны своим спасением. Но где же вы так научились стрелять?
– Папа – офицер. Показывал когда-то.
– Ну спасибо и папе…
Тут Мещерин хватился:
– Как вы сказали вас зовут? Лиза?! Тужилкина?!
– Да… – растерянно ответила девушка.
Мещерин и Самородов изумленно переглянулись.
– А вы не узнаете нас? Года полтора назад мы с вами встречались. – Наконец-то Мещерин улыбнулся Лизе. – Да и не однажды вроде бы…
– У купца Дрягалова, помнится, сидели чай пили в замечательной компании, – подсказал Самородов.
– Ах да! – вспомнила наконец и Лиза своих спутников. – Неужели это было когда-то?..
– Самим не верится… – вздохнул Мещерин.
У Мясницких ворот они вскочили в извозчика. И вскоре были в полной безопасности – в установленном Саломеевым для их встречи месте.
Арестантская карета с единственным узником внутри, в сопровождении полудюжины драгун, плавно скользила по чистому утоптанному снегу по Лялиному переулку. Но, повернув на Воронцово поле, возничему пришлось придержать лошадей: поперек дороги стояли длинные сани, нагруженные сеном. И тут произошел совершенный переполох. Откуда-то из дверей, из подворотен выскочили вооруженные люди. Человек двадцать всех. Они подняли такую пальбу, что заглушили начавшийся бой за штаб дружинников у Чистых прудов. Впрочем, великим потрясением это ни для кого не стало: в последние дни стрельба в Москве сделалась почти обычным явлением. Стреляли в ответ и драгуны. Но – удивительно! – ни с той, ни с другой стороны не было ни убитых, ни раненых. Сделав по два-по три выстрела, драгуны ускакали. Тогда кто-то из нападавших подошел к карете, сбил прикладом замок, распахнул дверь и с пафосом прокричал:
– Именем революции вы свободны, товарищ!
Из кареты выглянул Саломеев.
– Скорее! Вас ждет экипаж! – поторопил его освободитель, показывая на стоящую шагах в тридцати от перекрестка кибитку, запряженную парою.
Саломеев не стал дожидаться повторного приглашения выходить на свободу. Прекрасно зная, кто именно его освобождает, он, тем не менее, опасливо огляделся по сторонам и только затем выбрался из кареты. В кибитку он вскочил с разбегу.
Через минуту экипаж уже несся по Садовой.
– Поздравляю вас с блестяще проделанною работой, – сказал Саломееву сидевший в кибитке чиновник охранного отделения. – Вы гений провокации.
Саломееву, очевидно, не понравилась такая характеристика. По искреннему же убеждению чиновника, любому его
– Я уже доложил кому следует, – рассказал Викентий Викентиевич, – что украденное бунтовщиками позавчера на Лубянке оружие возвращено и завтра будет предъявлено для описи. Думаю, ваш штаб не долго продержится. Начальство в восторге. Вот ваше вознаграждение. – Он сунул Саломееву в руку продолговатый сверток. – Но беспорядки, или революция, кому как больше нравится, – поправился он, – продолжаются. И было бы несправедливо, чтобы терпела только одна сторона. Так не бывает. Должны же и ваши инсургенты знать успех. Не правда ли? Я не случайно просил вас иметь сегодня наготове двух надежных людей. У вас есть таковые?
– Имеются, – самодовольно ответил Саломеев. Он отлично понимал свою уникальность, свою незаменимость в их совместном с охранкой деле. А полученный гонорар вообще привел его в превосходное настроение.
– Прекрасно. Обратите внимание: у нас в ногах, под сиденьем, стоит ящик. Это динамит. Сегодня же ночью ваши надежные люди должны будут этим динамитом взорвать охранное отделение.
Саломеев порывисто оглянулся на собеседника.
– Что-что взорвать? – изумился он.
– Охранное отделение в Гнездниковском переулке, – как ни в чем не бывало, пояснил Викентий Викентиевич. – Сейчас вас отвезут, куда скажете. Там вы передадите своим людям взрывчатку, – надеюсь, они умеют ею пользоваться, – и пускай немедленно едут в Гнездниковский. Вам что-нибудь не ясно?
– Нет, все ясно, – заверил Саломеев. – Считайте, охранного отделения в Москве уже нет. Но простите, могу поинтересоваться, почему вы избрали для теракта собственное место службы?
– Ну, видите, для меня это в некотором смысле отличие, выслуга. Как рана для военного. За чужие раны военный не получает же награды. Правильно? Вот так и здесь. Мы можем, конечно, избрать в качестве вашего ответного удара, скажем, дом обер-полицмейстера. Но значит, это обер-полицмейстеру и зачтется в заслугу, как пострадавшему. Правда, если жив останется. Вы согласны?
– С вами невозможно не согласиться, ваше высокоблагородие, – льстиво ответил Саломеев.
– Ну что ж, господин Саломеев… Дантон! – улыбаясь, отчеканил Викентий Викентиевич. – Вам идет эта кличка. Все, кажется, складно выходит. Не так ли? Кстати, пора бы вам подумать о вашем изменнике – Дрягалове. Вы помните, надеюсь, наш уговор?
На Таганке чиновник пересел в извозчика, а своему возничему велел отвезти Саломеева, куда тот укажет.
Саломеев приехал в Старомонетный переулок, где он нанимал квартиру во втором этаже углового дома. Впрочем, он здесь почти не появлялся. Эта квартира ему нужна была для редких встреч с кем-нибудь из товарищей. Мещерин же с Самородовым, как ближайшие его сподвижники, вообще имели от нее свои ключи.
Квартира была необыкновенно удобная. Кроме того, что из нее открывался вид на две стороны, и в случае появления какой-либо опасности в переулке, скажем, полицейской облавы, этого невозможно было бы вовремя не заметить. Но главное, из нее имелся выход на чердак и на крышу. А так как к дому примыкали другие дома, а к ним, в свою очередь, третьи и так далее, то по их крышам, в случае чего, можно было уйти довольно далеко. Да на самый худой конец со второго этажа можно было просто спрыгнуть на тротуар или во двор и сбежать.